— Давай сначала выпьем, — с демонстративным нажимом заявил скопарх. — Поговорим потом.
Кимон снова рассмеялся.
— С такими офицерами я скоро сделаюсь пьяницей.
— Нет, — парировал Менон, — пьяницей сделаешься, если будешь глушить неразбавленное вино, как Клеомен.
Боевые товарищи подняли ритоны…
Через неделю прибыл хангар из Сард. Артаферн в письме сообщал, что готов внести за Мегабата выкуп — десять мин[26] афинскими драхмами. В доказательство честных намерений сатрапа гонец вытащил из седельной сумки два увесистых баула.
Кимон присвистнул: это в пять раз больше, чем Клеомен платит за каждого пленного пелопоннесца. Стратег, с большим уважением относившийся к Спарте, все мерил по спартанским меркам.
Вскоре в Византий из Фригии и Ликии потянулись переговорщики от родственников попавших в беду персов. В качестве посредника выступил македонский царь Александр, сын которого Аминта был поставлен персами наместником во фригийских Алабандах.
Когда члены Военного совета поняли, что потеряли в разы больше, чем приобрели, то не сильно расстроились. В конце концов, они воюют не за деньги, а за воинскую славу. Любой врученный публично венок или почетное место в театре важнее золотых побрякушек.
Тем более что магистраты Византия доверили победителям городскую казну, а новая власть имеет полное право пересмотреть статьи расходов с учетом личных потребностей.
После первой же совместной пьянки от истории с пленниками не осталось даже неприятного осадка. Из вырученных от обмена денег Кимон четыре месяца выплачивал жалованье гребцам и матросам.
Вернувшись в Афины, он передал несколько сундуков с серебром в хранилище Акрополя.
Часть вторая
ДЕЛЬФИЙСКИЙ ОРАКУЛ
ГЛАВА 5
469 г. до н. э.
Галикарнас, Коринф, Дельфы
— Поберегись! — зычный голос навклера прокатился над причалом Галикарнаса, перекрывая заполопшые вскрики карийских бойцовых петухов.
Купец из Колоссы сгрузил клетки на причал еще перед закатом и всю ночь не спускал глаз со своего товара, намереваясь выгодно продать его на Родосе.
Птицы словно только и ждали повода для драки — забили крыльями, вцепились острыми когтями в прутья клеток, смотрят злобно друг на друга. Хозяин петухов, некстати задремавший под утренним солнцем на тюке рогожи, встрепенулся.
Недовольно зыркнув на навклера, купец позвал грузчиков. Сообща набросили на клетки завесу. Не приведи Гермес, птицы поранятся еще до боев — пропали тогда барыши.
Матросы уперлись в причал веслами. Лемб легонько потерся бортом о пеньковые бухты, как будто прощался с убежищем, надежно прикрывавшим его от морских волн, а затем направился к проходу между молами.
На внешнем рейде северный ветер рванул парус, отчего суденышко слегка кивнуло носом, но тут же выровнялось и заскользило в сторону открытого моря. Навклер смотрел в оба — фарватер представлял собой узкий проход между двумя рядами кораблей.
С одной стороны выстроились триаконтеры и пенте-контеры. Окованные медью эпотиды, а также осадная башня на корме под загнутым рыбьим хвостом и дрожащий на ветру вымпел полиса говорили о том, что это боевые корабли. Капли воды сверкали на синем воске форштевней.
Видно, что они стоят на долгом приколе: бегущий такелаж подтянут, весельные порты укрыты кожаным занавесом, а медь тарана надраена до блеска.
С другой стороны теснилась разношерстная флотилия из купеческих судов, прибывших со всех концов необъятной Персидской империи: быстроходных кипрских лембов и кикладских керкуров, рыболовных финикийских кумб, грузовых келетов с острова Родос, широких греческих гиппосов для перевозки лошадей.
По ряби шастали, ялики портовых магистратов-элименов. А как же, дружба дружбой, но портовые сборы — вынь да положь. Да и порядок швартовки надо соблюдать, иначе в гавани воцарится хаос.
Командирам боевых кораблей элимены тоже спуску не давали. Для стоянки на внешнем рейде требовалось письменное разрешение самого эсимнета Галикарнаса — Лигдамида. А тот принес Ксерксу присягу в верности, так что, как ни крути, он обязан принимать решения исключительно в интересах Персидской империи.
Рулевые налегли на весла, сейчас работы прибавилось. Шум рыбного рынка давно затих, сменившись гвалтом чаек в кильватере, тонким пением флейты да монотонным плеском волн за бортом.