— А что, логограф — профессия прибыльная. Будешь выступать в суде или писать речи для ораторов. И то и другое сулит неплохие гонорары.
Геродот покраснел.
— Нет, — ответил он, — эта работа не для меня. От логографа требуется изворотливость в трактовке законов, а мне по душе достоверность и честность в изложении событий. Даже не знаю, что сказать… Гомера или Гесиода превзойти все равно не получится, да я и не стремлюсь, потому что они описывают жизнь героев и богов. Мне хочется найти связь между поступками людей и событиями прошлого, докопаться до причин, правильно оценить последствия… Другое дело труды Гекатея, особенно "Описание земли", где милетянин рассказывает о том, что видел собственными глазами. При этом он пишет простым языком, не умничает. Вот кому я стал бы подражать…
Паниасид поднял хою.
— У тебя все получится, я верю… Так выпьем за то, чтобы твое призвание, наконец, проявило себя в полной силе и ты на любимом поприще создал труды, достойные почитания потомков.
Он хохотнул:
— Немного пафосно получилось, зато от чистого сердца.
Компания продолжала свою маленькую дионисию до наступления темноты. Попрощавшись с новыми друзьями, Софокл нахлобучил мятый петас, после чего нетвердой походкой направился в сторону некрополя.
Утром рапсод двинулся к центру Коринфа.
От придорожной гермы, украшенной дельфийскими надписями, он свернул в сторону агоры, но обошел ее стороной через рабочий квартал. Дома ремесленников лепились друг к другу, словно гнезда ласточек.
Плотные ряды построек изредка прерывались маленьким садом или огородом.
Возле мастерских высились стопки сырцовых кирпичей, сложенные в штабель деревянные колоды, связки жердей, кипы льна, хлопка, дубленых сапожных шкур…
Вымостка вела вверх.
Вскоре рапсод подошел к старинному двухэтажному мегарону, портик которого возвышался над гроздью убогих лачуг. Сложенные из известнякового лома стены держались за счет штукатурки на саманной основе, а цоколь для прочности был обложен сырцовым кирпичом.
Он проскользнул сквозь арку бутового забора в перистиль. О богатстве хозяина говорили ярко раскрашенные анты и балкон гинекея — роскошь, облагаемая в Коринфе приличным налогом.
Привратник впустил его без возражений. Кивнув ойкету, который надраивал мозаичные стенки бассейна, гость взбежал по ступеням и блаженно окунулся в прохладную темноту колоннады.
За тяжелой портьерой открылась прихожая. Над изящными бронзовыми тимиатериями курился дымок. Пахло эвкалиптом, можжевельником, лавандой.
Еще один ойкет окинул афинянина внимательным взглядом, после чего тоже кивнул в знак приветствия. Слуги знали, что рапсод зря не мозолит хозяину глаза, а значит, для раннего визита есть серьезная причина.
В андроне царил полумрак.
Хозяин возлежал на клинэ под простыней, то и дело проваливаясь в чуткий от похмельной истомы сон. Симпосий, конечно, дело хорошее, но употребление вина наравне с молодежью чревато последствиями.
Ему было за пятьдесят, поэтому ночные излишества требовали обязательного утреннего отдыха. Друзья и компаньоны редко отваживались на визит в это время дня — агораном делал исключение только ради важных дел.
В этот раз написанная на канфаре молитва Дионису не помогла — голова просто раскалывалась. Зато тошнота сразу прошла после того, как пожилой гуляка поел натощак салата из вареных овечьих легких, капусты и яиц совы, сдобренных оливковым маслом.
Услышав шаги, он приоткрыл набухшие веки.
— Мир тебе, Кобон, — поприветствовал хозяина Софокл.
— И тебе, — вяло ответил агораном. — С чем пришел?
— Встретил интересных людей, которые могут принести пользу нашему делу, — с жаром начал рапсод. — Приезжие из Галикарнаса.
— Подожди, — попросил агораном.
Кобон сел на клинэ. Щелкнув пальцами, чтобы привлечь внимание ойкета, приказал принести капустного сока. Пил долго, маленькими глотками, наслаждаясь приятным ощущением в желудке.
Потом махнул рукой:
— Теперь говори.
Гость опустился на дифрос. По мере того как он рассказывал, выражение на лице хозяина сменилось со снисходительного равнодушия на заинтересованность.
— Там и имена были? — уточнил агораном.
Софокл подтвердил.
— А еще у Геродота отличная память. Паниасид так и сказал: "Прочитает — как в камне высек".
Кобон в раздумье поскреб шею.
Начал рассуждать вслух:
— Надо будет с этими галикарнасцами познакомиться… Один — опытный солдат и известный аэд, другой отмечен печатью Мнемосины… Так они в Дельфы направляются?