Паниасид на секунду смутился.
Потом, решительно глядя в глаза Кобону, ответил:
— Да, солдат. Но только бывший. Тебя интересует, на чьей стороне я воевал? В армии Ксеркса. Если ты знаешь, что я из Галикарнаса, то должен понимать: у меня не было выбора.
Кобон оценивающе смотрел на гостя.
Паниасид принял правила игры: если агораном ждет от него откровенности, то получит ее?
— Я — подданный Персии. Ты хочешь обвинить меня в измене? Только уточни: кому я изменил? Спарте, от которой Аристагор и восставшие против Дария ионийцы тщетно ждали помощи? Или Афинам, которые прислали в Милет жалкую эскадру из пятнадцати кораблей? Мятеж был потоплен в крови именно потому, что Эллада отвернулась от своих братьев.
Паниасид уже не скрывал раздражения, в конце концов, он чужестранец. Прав у него, разумеется, меньше, чем у граждан Коринфа, но никто не смеет осуждать его за верность своей родине. Пусть даже эта родина сейчас находится на вражеской территории.
Галикарнасец демонстративно плеснул в пустой канфар вина. Залпом выпил.
Хозяин не перебивал, тогда Паниасид взял себя в руки, заговорил мягче:
— Лигдамид нам не доверяет. Волчьеногие[34] хватают горожан за малейшее подозрение в измене. Тюрьмы полны невинными людьми. Кресты и виселицы не простаивают. Когда Ксеркс объявил призыв, пошли все. Кроме тех, кто сбежал в горы. Но персы отловили дезертиров и продали в рабство, а их семьи казнили…
Галикарнасец не хотел продолжать — с какой стати он должен распинаться перед этим раздутым от чувства собственной значимости коринфянином.
Поколебавшись, все-таки объяснил:
— Если уж быть точным, то воевал я не с эллинами, а с фракийцами, потому что Ксеркс двинулся на Элладу через Геллеспонт. Под Абдерами получил ранение, долго валялся в обозе. Мой хазарабам получил свежее пополнение из Македонии, а раненых дорийцев и карийцев отправили по домам. Так что в походе на Афины я не участвовал…
Кобон пожевал губами. Что ж, похоже, галикарнасец действительно воевал по принуждению. Основное про дядю он выяснил, пора переходить к племяннику.
— Говорят, у тебя хорошая память, — обратился он к Геродоту.
— Кто говорит? — удивился тот.
— Неважно, — уклончиво ответил Кобон. — Ты окажешь мне услугу?
Геродот обескураженно кивнул.
Агораном протянул юноше навощенную табличку с текстом:
— Прочитай и повтори вслух.
Геродот взглянул на текст.
Отложив табличку в сторону, улыбнулся:
— Мне не нужно читать, я помню "Одиссею" наизусть. Это отрывок из девятнадцатой песни, в котором рабыня по имени Эвриклея, по приказу Пенелопы омывшая страннику ноги, узнает в нем Одиссея.
Он начал декламировать:
— Ладно, ладно, — шутливо запротестовал Кобон. — Верю!
Агораном мысленно потирал руки. Действительно, юнец обладает незаурядными способностями. Осталось убедить галикарнасцев в том, что он им друг. А от доверительных отношений до вербовки — один шаг.
Он внимательно посмотрел Геродоту в глаза.
— Ты тоже персидский подданный. Вот и скажи мне, только честно: пошел бы за Ксеркса воевать? Не бойся: что бы ты ни ответил, последствий не будет. Клянусь олимпийскими богами…
Геродот беспомощно посмотрел на дядю. Тот сидел насупившись, глядя в одну точку.
Тогда он взял себя в руки:
— Нечего мне бояться… Пойду, если призовут. Только не по своей воле, потому что кровь в охотку проливают за свободу. А мы под Ксерксом свободы не видим. Нет у меня среди персов героев. — Его глаза загорелись. — Зато среди эллинов достаточно: Мильтиад, Фемистокл, Павсаний, Аристид… Будь я афинянином, с радостью взял бы оружие в руки.
— Хороший ответ. — Кобон казался довольным. Он понизил голос: — Правда, не все так однозначно. Фемистокл, в конце концов, сбежал к персам в Сарды, хотя предателем его не назовешь. Я даже не знаю, кто для могущества Афин сделал столько же, сколько он… Павсаний — герой битвы при Платеях, но стал информатором Ксеркса. Вот кого точно не заподозрить в измене, так это Аристида. Не сомневайся, у него есть преемники… — Агораном хитро прищурился: — Видишь — и я с тобой откровенен…
34
Волчьеногие — прозвище рабов, которые следили за общественным порядком в городах Малой Азии, в т. ч. охраняли тюрьмы.