— Разве то, что изрекает пифия, не является обращением самого бога? — удивился Геродот.
— Это с какой стороны посмотреть, — сказал Акерат совсем уж непонятно. Потом объяснил: — Автор пророчества — один из профетов. Но поскольку он творит в сакральном месте, то, безусловно, слова слагаются в стихи и строфы по воле Аполлона. То есть бог внушает жрецу послание. При этом не раскрывает всю правду, лишь намекает. А Жрец выступает в роли глашатая, который облекает идеи в слова.
— Так ведь я сам слышал, как Аполлон говорил ртом Аристоники.
— Понял что-нибудь?
— Нет.
— Вот именно — и никто не поймет. Ты сам подумай, откуда тогда берутся внятные ретры.
Пораженный Геродот молчал.
Акерат продолжил:
— Раньше пифией служила Периалла. Она от болотных испарений не впадала в такое же буйное помешательство, как Аристоника, поэтому прорицала со смыслом. Этим воспользовался Кобон, который как поставщик храма знал многие наши секреты. К нему обратился царь Спарты Клеомен с просьбой помочь в получении ретры, очерняющей его соправителя Демарата. Клеомен передал через Кобона богатые подарки для Периаллы. Пифия согласилась. Царь получил то, что хотел, но оказалось, что разговор заговорщиков был подслушан одним из жрецов. Когда пифию прижали к стенке, она призналась в святотатстве. Периаллу разжаловали в гиеродулы, а Кобона граждане Дельф изгнали из полиса.
— Так вот как он оказался в Коринфе, — усмехнулся Геродот.
— Да, — подтвердил профет. — Хотя… Ты знаешь, у него остались в храме хорошие связи. В Дельфах уважают его отца, Аристофанта, да и жрецы очень хорошо помнят Кобона, потому что он привозил лучшее вино со Спорад и отличный скот из Беотии. Кобон здесь свой человек.
Акерат на секунду замялся, опасаясь, как бы не сказать лишнего.
Все-таки решился:
— Тем более что подкуп пифии не всегда зло. Например, по просьбе Клисфена она изрекла несколько прорицаний о необходимости силой освободить Афины от власти Писистратидов. После изгнания Клеоменом тирана Гиппия вернувшиеся в Афины Алкмеониды отстроили заново сгоревший храм Аполлона Дельфийского. Причем со значительным превышением сметы за свой счет.
Профет мотнул головой в сторону храма:
— Так что отделка стен паросским мрамором — это исключительно их заслуга.
Геродот с изумлением посмотрел на храм.
Акерат продолжил:
— Что касается Спарты, то Дельфы с ней дружат еще со времен Ликурга. Жреческая коллегия постановила ввести в полисах Пелопоннеса главенство письменных законов взамен племенных обычаев. Когда Ликург прибыл в Дельфы, пифия обратилась к нему как к богу. Польщенный лакедемонянин согласился провести в Спарте реформы. За последние триста лет ничего не изменилось. Спарта громит соседний полис, чтобы свергнуть одуревшего от алчности и безнаказанности тирана — мы только за. Клеомену понадобился Аргос — пожалуйста. А ведь спартанская фаланга — это самая боеспособная армия в Элладе. И потекла в Дельфы военная добыча…
Профет подумал, что нарисовал слишком одиозную картину.
Пришлось исправляться:
— Но ты не подумай, будто Дельфийский оракул — это сборище кровопийц, для которых важны только деньги. Для нас главное — закон, справедливость и богобоязненность. К пифии едут паломники со всей ойкумены, в храм несут дары, к нам обращаются за советом, неукоснительно выполняют принятые нами решения… Почему? Да потому, что жрецы Аполлона Пифийского пользуются в Элладе безграничным уважением.
Геродот кивнул в знак согласия. Ни один другой оракул в Европе или Азии не мог похвастаться таким же авторитетом среди эллинов, как Дельфы. В Ионии с ним могло соперничать по известности разве что святилище Посейдона на мысе Микале — Панионий.
Профет довольно улыбнулся:
— Хорошо, что ты меня понимаешь. Я в пандокеоне рассказывал, как храм собирает богатства. Политическая деятельность жречества требует серьезных расходов, поэтому накопление — не самоцель. Все, что хорошо для Эллады, одновременно и благо для храма. А вот что именно хорошо, мы решаем сами, потому что наши заслуги перед Элладой неизмеримы. Предвзятое прорицание — это сильный дипломатический ход. Приведу пример… Когда Писистрат, сын Гиппократа, был изгнан из Афин, жрецы тщательно изучили его дело.
Акерат начал загибать пальцы: