Подкрашенная желчью вода подступает к горлу и извергается. И еще раз.
Солнце целует горизонт, когда из базарного гомона выхватываю знакомый голос:
— … твой эльфийский жеребчик оказался обычным мерином из Кистерамии. С оригинальным окрасом, согласен.
— Не занудствуй, Лир, и убери от меня это! От эльфов понабрался, испытываешь на себе их новое пыточное приспособление?
— Всего лишь невинный букет. Я домой собирался, пока ты меня не привел сюда.
Дракон. У меня становиться традицией сталкиваться с ним в самых неподходящих местах. Рано или поздно я выпутаюсь из этой неприятности, вспомню со смехом. Быть может поделюсь байкой с Бьюи, как меня тошнило поле общения с людьми. Но, когда Хаос милосердный сам приводит к тебе шанс на скорейшее избавление…
Опять смотрит мимо. А потом привлеченный моими словами разворачивается.
— Лир… Лир! — голос хрипит вполне натурально.
Поднимаю голову вверх, обнажая шею для его взгляда. Коленопреклоненное положение сейчас не самое важное. Хотя и оно, вкупе с адеминовой удавкой создадут необходимую ассоциативную связь. Ну же, соображай скорее, тупая ящерица!
Я не вижу на таком расстоянии, но мне чудится, что звездочки глаз вспыхивают и маска невозмутимого спокойствия на лице сменяется праведны гневом. Увидел ошейник, понимаю. Сработало.
— Ромашка?
Жест согласия, сиплю, хватаюсь за горло:
— Помоги…
Дракон не торгуется. И первым делом сдирает ошейник.
— Куда тебя отправить, в Рейдих?
Припадаю обратно, к дереву.
— Она на ногах еле стоит, куда ты ее хочешь отправить? Зачем вообще купил?
— Не вмешивайся, Симон. Ромашка, как ты? Опять прячешься от родственников? Неподходящее место для этого выбрала. Говорила, не любишь драконов.
Эта шутка — попытка меня приободрить?
Закрываю глаза и начинаю медленно оседать. Лирианн ал Ланита все понимает верно.
— Поддержи ее.
— Что ты делаешь, не здесь же, Лир, места мало.
— Возьми. И это тоже.
— Не суй мне свои ландыши, я их все равно выкину. Совсем рехнулся?
Шуршание, шорох и любопытство не дают больше изображать из себя бесчувственное тело. Приоткрываю глаза и забываю, что надо притворяться. Передо мной две притоптывающие лапы. Дуновение, от играющими воздухом, перепончатых крыльев и два внимательных желтых глаза. Ноздри втягивающие в себя то, чем от меня несет: запах пыли и сена, плесневелой рогожи и блевотины. Под всем этим, под белилами, синяками, человеческой кожей заперт демон. Перед которым, возвышаясь приплясывает белый дракон. Во власти которого оказываюсь, уже без ошейника, но еще без сил и возможности уйти. Размазать меня он может одной левой.
Но у дракона другие планы на свою лапу и на меня. Подтянутая, я оказываюсь прижатой к брюху и он взлетает. Без разбега, с места.
Внизу быстро уменьшаются дома, деревья, пруд превращается в плевок, а река в ручей. При старании я могла бы дотянуться до его глотки, туда, где чешуя нежнее и тоньше, выпустить когти и вырвать трахею. Если хватит сил. Дракон, словно услышав мои мысли, прижимает крепче, не оставляя выбора. А потом перед глазами предстает уже виденное, с другого ракурса. Лес, луг, дом и постройки. Скинутая на крыльце, обфырканная с ног до головы, провожаю взглядом белого дракона с черным гребнем и порозовевшими от закатного светила крыльями. О, баронесса, к чему было прививать мне бесполезную приверженность к любованию вечерней зарей?
Я сижу на каменной ступеньке, экспромт слагается помимо моей воли. К моменту рождения «Жадного шепота, о любви просящего», меня находят кухарка с горничной, прерывая мой персональный апокалипсис.
Дракон возвращается, когда я умытая, накормленная, в чистой одежде с чужого плеча, пью чай на кухне под болтовню двух женщин. Смотрит недоуменно, потом вспоминает:
— Завтра расскажешь все. Вечером. Отдыхай пока.
— Да.
Кухарка вскидывается:
— Господин, ужин подавать?
Не показное подобострастие, искреннее расположение. Они его любят, он действительно дома.
— Не надо, поел уже. Позаботься о Ромашке.
— Позабочусь.
Провожая взглядом хозяина поясняет мне:
— Много работает.
Мысленно язвлю: «Донором крови» и понимаю, что самой эта шутка кажется глупой и неуместной. Я молчу. Слушаю болтовню прислуги и начинаю понимать, почему дракон в ту пору молчал. Пропадает всякое желание говорить. Выбили из-под ног опору, но ты не падаешь, держит тебя что-то. А что — непонятно.