— Тебе хорошо, сладкая моя? Не сдерживайся…
Я таю от этих слов, они как приказ. Хотела бы — не сдержаться: мышечные сокращения лона, волной, до поясницы, отдаваясь в ногах, сладострастной волной. Я дарю ему свой стон, почти крик, затихаю. Надолго, все пытаясь поймать мысль, что-то вспомнить, в висках только, пульсом: мой Асакура.
— Запомни, весь твой, навсегда.
Раунд третий. Отцензуренные воспоминания.
Опасен. Как дикий зверь. Хуже. Держаться от него подальше, ничего кроме неприятностей он не принесет тебе. Вкрадчивый голос и мягкий взгляд… не обольщайся, это всего лишь уловки охотника, приманивающего жертву поближе.
Два шага в сторону, сделай их и ты в безопасности. Всего два шага… пока не поздно!
Отвожу взгляд и не успеваю ничего понять: он сокращает расстояние между нами, мои руки машинально приподнимаются, чтобы оттолкнуть. Они врезаются и вязнут в его броне. Я отдергиваю их, руки тяжелые, словно на них защелкнулись браслеты. Нет, всего один браслет и мне нельзя его снимать. Почему?
В его глазах усмешка, прямой вызов. Прячу за улыбкой страх. Еще не поздно уйти…
— Ни-ки! — окрик, как к ноге.
Я подползаю ближе. Трусь, умоляю, убрать то, что мешает, обрываю когти в кровь. Асакура со смехом, дразня, обнажается неторопливо…
Пи-пи-пи.
Говорить не могу, кажется, кровоточит даже язык. Он нежно гладит, убирая все ранки, царапины, ссадины.
— Я тебя ненавижу.
— Взаимно, Ники.
Раунд четвертый. Ни в какие рамки.
— Асакура, ты сволочь! Моя голубоглазая, белобрысая сволочь! Когда-нибудь я наберусь сил и прибью тебя.
— Прибей, Ники, — смеется он, — Я, знаешь ли, бессмертный, но с радостью освобожусь от бремени Хранителя. Пойдешь со мной?
— Куда, Асакура?
Во мне уже не кровь, а раскаленная лава бежит по артериям, венам. Я больше не могу говорить, и он просто прикладывает руку к моему животу. Все скручивается коротким и мощным торнадо, меня сотрясает, я кричу:
— Сволочь ты, Асакура!
Раунд пятый. Хуже некуда.
— Зачем ты запер меня, зачем тебе это? Боишься?
Я потрясаю адеминовым браслетом перед его носом.
— Боюсь, Ники, боюсь не совладать с соблазном, забрать, то, что тебе не принадлежит, отдашь? Одно короткое: «Да!» и мы свободны!
— Нет, ничего тебе не отдам, тебе придется очень, очень стараться, но все равно не отдам… все мое будет моим, можешь думать иначе, а свое я никогда не отдаю.
Он гладит мои мысли, ласкает неспешно, тщательно, не прерываясь, мои вздохи — просто всхлипы, выдохи — один сплошной стон. Касается губ пальцем, протискивается, ласкает язык, надавливает и вновь меня пронзает разрядкой.
Раунд шестой. Не последний.
— Бессмертный? Вечный? Хранитель? Как долго ты хранишь этот мир?
Он смеется.
— Тебе в годах, веках, может минутах? Долго.
— Старикашка! Мой Асакура развратный старикашка с похотливыми мыслями.
— И руками?
— М-м-м… так не честно. Не трогай… так!
Я отползаю, не очень далеко. И пускаю в ход теперь свои руки.
— Тебе нравится, Ники? Познакомься поближе.
— Асакура, ты невозможен, вот еще, не подсовывай мне…
— Так лучше?
Он покрывается жесткой броней, я царапаю себе пальцы.
— Что? Убери, слышишь, убери сейчас же!
Мои крики он прекращает, закрыв рот, как водится, поцелуем. От него, в который раз? Меня перетряхивает…
— У тебя волшебные руки… и губы, я тебе это говорила?
— Говорила, скажи еще.
— Ты Асакура самовлюбленная сволочь.
— Твой Асакура?
— Моя самовлюбленная сволочь!
— У тебя тоже очень нежные пальчики. И язычок…
— Еще слово!.. — натурально рычу.
— Остренький, как жало. В самое мое естество… не бей меня, сердце я имел ввиду.
— Ты мертвец Асакура, в перспективе. Я все тебе припомню!
— Буду рад. В любое время. Все, что захочешь!..
Я вспомнила.
Это и многое другое.
Что лучше не вспоминать вовсе. Потому что то, что творила принцесса можно описать коротко: я кидалась на него, как дикая голодная помойная кошка, а когда это ему надоедало, он просто посылал мне разряд, да, своими волшебными руками. Я содрогалась в конвульсиях, а довольный всем Асакура снимал росу наслаждения с моих губ.
И еще. Он щадил меня, не предугадывая, точно зная реакцию. Закрыл эти воспоминания. На время.
Если считать секс — естественной потребностью организма, то мои потребности, надо признаться, не вполне естественны. Но лучше об этом не думать.