А старуха Дарья с ее видимой покорностью судьбе оказывается куда свободнее духом своего крепкого, мало в чем сомневающегося внука.
Дарья может подумать, что ничего она в жизни не поняла, не раз еще вернуться к этой мысли (мучившей, вспомним, и Настену), чтобы заставить нас поразиться ее негаснущему стремлению жить осмысленно, проникать разумом в суть вещей и явлений, в сокровенные мотивы людских поступков. Именно Дарье дано стать живой совестью умирающей деревни. Бремя не из легких, не всем оно, не каждой душе под силу...
Оправдание прожитого для Дарьи — оставленная по себе добрая память, оставшиеся неразрушенными связи между людьми, между поколениями, между людьми и окружающим их миром.
Как радуется она, увидев односельчан, приехавших на последний сенокос: «...привязчив человек, имевший свой дом и родину, ох как привязчив!»
Человеческие поколения представляются Дарье бесконечной ниточкой с узелками: с одной стороны, развязывается старый, с другой — завязывается новый... «Куды, в какую сторону потянут эту ниточку дальше? Что будет? Пошто так охота узнать, что будет?» Андрей, пожалуй, легко порвет «ниточку». Вопросы подобного типа его пока не интересуют.
В высказываниях старухи Дарьи, конечно же, много всякого и разного, в том числе сердитого и несправедливого. Она часто сомневается в сказанном, но, не претендуя на истину, упорно докапывается до нее. Старухины слова не всегда внушают оптимизм. Зато его способна внушить сама человеческая страсть к познанию основ бытия.
Иногда сделать четкий выбор бывает легче, чем достойно пройти отпущенное природой и определенное обстоятельствами нашей жизни. Эта мысль тоже приходит по прочтении повести «Прощание с Матёрой».
Теперь может показаться странным, что в прозе 60-х годов преобладала, во всяком случае, занимала ведущие этические позиции повесть, особенно повесть лирическая. Роман спокойно и уверенно занимает сегодня передний план литературной жизни. Даже вчерашней лирической повести очень хочется называться романом, и следы подобных переименований не так уж редко дают о себе знать... А все дело, наверное, в том, что к избранному жанру, как и ко всему серьезному в жизни, нужно прийти обдуманно и трезво.
«И дольше века длится день» — первый роман Чингиза Айтматова. Увидеть мир через судьбу человека — вот как определяет свою задачу сам писатель, предваряя авторским вступлением историю Едигея, обычного железнодорожного рабочего из казахской степи. Действительно, такому замыслу было бы тесно в пределах повести, в границах локальной сюжетной ситуации.
Роман сразу же попал в средоточие мировоззренческих дискуссий, связанных с текущей литературой, да и сам в значительной степени их стимулировал.
Илья Рамзин в романе «Выбор» утверждал, что память дается человеку в наказание. Можно с полным правом возразить: во спасение, сославшись и на прозрения художника Васильева, и на осознание себя в мире многими другими героями современной прозы.
«Правда в памяти. У кого нет памяти, у того нет жизни». Можно ли без этой выстраданной сентенции представить старуху Дарью из распутинской повести? Вне размышлений о прошлом была бы качественно иной по духу проза Василия Белова, Федора Абрамова и Виктора Астафьева. История, прошлое постоянно присутствовали в повестях и романах Юрия Трифонова, присутствовали в тесной связи с настоящим, с повседневностью, с мироощущением современника. Как не вспомнить тут и превосходный рассказ Гранта Матевосяна «Твой род» — это медленное и трудное погружение в родословную человека ради понимания, отчего он таков, каков есть, отчего не может быть иным...
Герой айтматовского романа тоже требовательно всматривается в ушедшие годы для понимания текущей вокруг жизни и себя в ней. Но его отношения с прошлым слишком разнохарактерны, чтобы свести их к чему-то одному, даже очень важному с точки зрения сегодняшнего Едигея. Память в романе поистине многомерна. Она лежит в основе этических построений; ей принадлежит важнейшее место в сюжетных конструкциях произведения, предстающего непрерывной цепочкой ретроспекций; наконец, вне материализованной памяти — народных легенд и преданий — невозможно понять ни поэтику, ни философию романа.
Так же как лирическая повесть «прежнего» Ч. Айтматова явила когда-то свою творческую и нравственную актуальность, так и роман его отразил многие важные особенности сегодняшней прозы, сказался (думается, сейчас это можно утверждать) на их формировании.
Именно этот писатель, не раз открывавший смысловые глубины, философскую многозначность ситуации четкого выбора, что поставил он во главу угла в повествовании о своем герое с далекого степного разъезда?