А вот Суров... Почему сочувственное отношение к нему гаснет задолго до того, как он совершил очевидное предательство, в очередной раз искренне себя уверив, что подчинился абсолютно подавляющей силе?
Проще всего сказать: выход был и для Сурова, и для Белого. Ведь не смог же какой-то дядька из «добровольцев» стрелять в детей и лег вместе со всеми в общую яму. Но это только говорить легко о таких вещах. Нет ли чего-то взывающего если не к оправданию, то к объяснению хотя бы в желании Сурова уцелеть, выжить, переждать?
Наверное, есть. И при всем этом за химерическим существованием Сурова в «добровольческом» взводе открывается большая и неоднозначная проблема.
«...Этот и в самом деле поверил, что судьба у них разная,— точит внутренний голос Белого,— один в крови по локти, другой у него на плечах, на спине отсидится».
Судя по тому, как держал себя Суров после лагерной мясорубки, о чем думал, человеком окончательно сломленным он не выглядел. Скорее — просто подчинившимся ситуации. Да и для того, чтобы впечатлить Белого своим интеллектуальным (придумал план спасения) и нравственным (сознательно стремился «не замараться») превосходством, тоже требовались немалые душевные силы.
Нет-нет да и ловишь себя на мысли, что именно это превосходство сыграло с Константином Суровым злую шутку.
Белому вроде бы по справедливости отведена в осуществлении совместных планов черная, неблагодарная работа — сколь возможно оберегать «чистоту» Сурова для самого же Николая нужно. Но постепенно происходит то, что и должно произойти. Суров начинает привыкать, что другие принимают за него решения, берут на себя ответственность, мараются в грязи. Он, по сути, отказывается от себя как личности. Этот процесс идет с катастрофической быстротой — такова обстановка, и в момент, когда нужно принимать решение, когда появляется реальный шанс уйти к партизанам, на месте суровской индивидуальности оказывается аморфная, слаборефлектирующая масса...
То, что произошло с Белым и Суровым, очень напоминает произошедшее с Рыбаком в повести Василя Быкова «Сотников». Попытка перехитрить судьбу путем постепенных нравственных уступок, уверенность, что все как-то обойдется, неизбежное падение, превращение в убийцу — сами «механизмы» компромисса удивительно схожи в обоих случаях. Схожи — это не использование уже наработанного литературой опыта, а неизбежность совпадений, когда исходная ситуация и герой в ней взяты из одного и того же времени, когда расстановка сил и развитие сюжета определены самой исторической реальностью.
Только в «Карателях» персонаж, попадающий в хрестоматийную теперь ситуацию нравственного, жизненного выбора, раздвоился, приоткрыв разные грани одного и того же процесса. Это только подчеркнуло, что бывают случаи, когда малейшее заигрывание с совестью кончается для играющих катастрофой, и рассмотрение различных вариантов такого жизненного поведения убеждает в их конечной схожести,
Да, не так уж редко человеку приходится всю жизнь отстаивать самый правильный, самый точный выбор. Нужна целая биография, чтобы личность осуществилась максимально и целостно, однако, случается, достаточно одного рокового решения, чтобы от нее, личности, не осталось и следа.
Истории, подобные истории нечистой пары из «Карателей», снова и снова напоминают о том, как важна нравственная взыскательность человека к самому себе.
В «Блокадной книге» Алесь Адамович и Даниил Гранин предприняли благородную попытку — опираясь на документы, живые свидетельства ленинградских «блокадников», показать беспредельность человеческой стойкости, способности человека к самоотверженности и добру.
«Каратели» преследуют иную цель. Не забыты примеры людского величия в годы войны, но никуда не уйти и от опаляющего вопроса: что порождало слабость духа, предательство, инстинктивную жажду выживания любой ценой?
Можно сказать, что все персонажи «Карателей» происходят от людей. Что же обусловило эту чудовищную эволюцию?
Белорусский писатель не ищет простых ответов на эти вопросы и в то же время не боится показаться, банальным. Не всегда нужно иметь головокружительные объяснения тому, что элементарно, лежит на поверхности, понятно при первом же обнародовании. Осколки, части могут быть и легко интерпретированы. Автора «Карателей» интересует целое.