Нет нужды воспроизводить многочисленные афоризмы Дирлевангера вроде: «Так уж устроены люди, что ценится она (жизнь.— А. Р.-Д.) особенно тогда, когда ничего уже не стоит». Достаточно сказать, что он и олицетворяет собой машину, которая знает, как использовать людей в нужных целях, как быстро лишить их самой возможности действовать по собственному выбору, как избавиться от них после использования, но вникать в их психологию, находить с ними какую бы то ни было форму отношений считает просто излишним. «Гипербореи» могут позволить себе не испытывать зла к своим жертвам. «Тут уж не возмездие, тут идея — чистая, высокая!» — ликует Дирлевангер, думая о грядущей «акции» в Борках.
Как люди могли дойти до жизни такой?
Вот так — могли!
Жестокие обстоятельства, неверный выбор, губительная сила компромисса, нравственный крах — все это проблемы трудные, проблемы многозначные, но как быть с теми персонажами «Карателей», которые не знали никаких колебаний, которые стали сразу — за право ходить по земле и сытость — ревностно служить оккупантам? Это ведь по отношению к ним Белый и даже Муравьев — все-таки достаточно частные случаи. «Вон сколько фуфаек и кусков хлеба, тряпья всякого по полю валяется, по картошке. А выбрать, взять нечего. Один платок только и поднял, в цветах весь — подарок стерве могалевской, пусть покрасуется. Да еще спички отнял. Зажала в руке и несет. Куда ты несешь, спросить бы тебя? Наверно, как утром взяли ее от печки, так и не разжала руки. «Дай прикурить, тетка!» — а она не понимает. Умрешь от всех вас!» — развлекается один из главных персонажей книги Тупига, знаменитый в своей среде профессионал, умеющий, к примеру, одной очередью своего пулемета уложить всех, кто находится в комнате, а тех, кто плохо работает, то есть не обладает такой степенью мастерства, презрительно называет «сачками». А есть еще хихикающий уголовник Сиротка, с восторгом отправивший на тот свет свою возлюбленную, есть мрачный палач-умелец по кличке Кацо, есть Иван Мельниченко, хладнокровный убийца, вообразивший себя лихим атаманом и мечущийся на коне с опереточными «казацкими» выкриками. Есть немецкие фашисты разных рангов, разного происхождения, старательно, вдохновенно, аккуратно, но во всех случаях четко и бестрепетно делающие свое палаческое дело...
Социально-психологический материк, оказавшийся перед белорусским писателем, вернее, выбранный им для внимательного рассмотрения, вряд ли мог быть достаточно хорошо понят при создании одной лишь апробированной литературной «модели» нравственного выбора. Она, как заметил читатель, разработана в книге четко и убедительно, чтобы войти в общую систему авторских аргументов в разговоре о «гипербореях» недавнего прошлого и вовсе настоящего: идеи, поднимающиеся над человеком, живы.
«Каратели» — книга, последовательно разоблачающая саму философию фашизма.
...Меняются или видоизменяются со временем вопросы, которые человек обращает к окружающей действительности. Мы чаще задумываемся над философией жизненных явлений в их полноте и сложности. Литература помогает нам в этом, стремясь отразить изменения в нашем сознании, стремясь к тому, чтобы и художественною поиска коснулось существо этих изменений.
Иногда полезно вернуться не только к прочитанным книгам, но и к былым литературным спорам.
11 апреля 1979 года «Литературная газета» под рубрикой «Два мнения» провела обсуждение романа Нодара Думбадзе «Закон вечности». Статья Алексея Кондратовича называлась «В стиле «ретро», ответ Галины Кузнецовой «Сегодня и всегда». Из названий, в общем, ясно, кто как оценил роман.
Коснувшись сюжетных линий, характеристик, мироощущения героев «Закона вечности», автор статьи «В стиле «ретро» писал: «...оказывается, достаточно условен весь роман, и не пора ли нам принять это во внимание? Условность нынче в моде и энергично наращивает себе цену: это, мол, вам не набившая оскомину описательность или близорукий бытовизм, очеркизм и т. д. Условность претендует на философичность и поскольку все-таки побаивается совсем уж расстаться с понятием «реализм», то хочет предстать в виде некоего особого, высшего типа реализма. И эпитеты, подобающие этой «высоте», уже подыскиваются: ну, скажем, «синтетический реализм». Реализм, так сказать, философски (читай еще — современно!) осмысливающий действительность и соответственно этому осмыслению ее отражающий».