Повествование о Кайхосро Макабели и его потомках трагично, потому что в каждом микросюжете (почти до самого финала) уже заложена трагедия — без вариантов уготованной развязки. «Как же, как не вынужденными, назвать действия человека, не имеющего выбора, делающего не то, чего хочет, а то, что может по обстоятельствам? Таков уж был подарок его треклятой судьбы — это была судьба, это она устроила так, чтоб его наследственный дом оказался за тридевять земель, именно на его бывшей родине...»
Мысль о человеке, «не имеющем выбора», принадлежит в конечном счете самому Кайхосро, и, наверное, у нас есть основания отнестись к ней с большим скепсисом. Ведь никто не заставлял нашего героя являться в деревню Уруки в чужом мундире, присваивать чужое имя, чужой титул, чужих предков и даже — вполне в стиле разворачивающейся трагикомедии — могилку лжететки, умершей ребенком. Свою жизненную дорогу фальшивый майор без особых раздумий выбрал сам.
Другое дело, что мы получили возможность представить, как писатель относится к самой проблеме нравственного выбора... Если и рассматривается она в романе, то не самым пристальным образом. Во всяком случае, сам процесс выбора с неизбежными колебаниями и размышлениями героя (а они-то и смогли бы при иной ориентации романа стать полем художественного исследования) остался практически за рамками повествования. Кайхосро Макабели стоит не перед лицом нравственной дилеммы, а перед лицом жизни как таковой, судьбы, тяжелого проклятия, нависшего над его родом. Отсюда не только тональность романа, масштаб беспрерывно возникающих в нем нравственных категорий, но и его структура, его внутреннее построение.
Страшно — для самого Макабели,— не то, что он присвоил чью-то биографию, а то, что он отказался от своей, отказался от себя, от лучшего в себе. И произошло это задолго до его появления в деревне Уруки.
Навсегда Кайхосро сохранил палящие воспоминания о себе самом, о том дне, когда солдаты вражеского войска вырезали у него на глазах всю семью. Беда в том, что «тяжесть собственного несчастья отняла у него способность жалеть других», отняла надолго, на вечные времена. Душа его так и не оттаяла, так и не признала иных движущих сил в мире, кроме насилия и зла.
От призрака убийц из далекого детства Кайхосро избавился только затем, чтобы столкнуться с новой угрозой смерти — от руки раненного им горца, возлюбленного деревенской жительницы Анны. Все нелепо в складывающейся ситуации — и поведение Кайхосро, которого все естественно считают защитником женщины и ее сына, чуть ли не героем (а ему больше всего на свете хочется выйти «сухим из воды»), и брак Макабели с Анной, в котором есть взаимные тягостные обязательства, но нет не только тепла, но даже и взаимного расположения. Ненависть к женщине, втянувшей его в эту историю,— вот и вся любовь Макабели... Можно ли скрыться от себя самого даже в самой глухой деревушке?
Страх перед смертью еще можно объяснить, зная прошлое Кайхосро. Да и месть оскорбленного горца — не тот житейский пустяк, от которого легко отмахнуться. Только можно ли исчерпать натуру Макабели, сказав о его трепете перед местью, перед неизбежным для каждого человека концом? Возвратясь к многостраничному повествованию, увидишь, что в сознание Кайхосро постепенно входил, утверждался в нем, расцветал глубинный страх перед жизнью во всех ее проявлениях, способных хоть как-то задеть ум, душу, волю героя романа.
Двухэтажный дом, построенный Кайхосро на удивление деревне, пропитан неистребимым запахом лжи и страха перед действительностью. В фундаменте этой семьи не оказалось ни капли любви. Кайхосро ненавидит Анну за то, что она причинила ему новые неприятности, ее сына Георгу за то, что тот прекрасно видит трусость бравого майора; родившийся в новом доме Петре с ненавистью относится к Георге, считая его возможным соперником с точки зрения наследства, и холодно презирает мать; с появлением внуков, Александра и Нико, стареющий Кайхосро начинает ненавидеть и их, ибо они самим своим появлением на свет и взрослением напоминают о дряхлении деда; внуки тоже не остаются в долгу, всячески мстя деду... Нет просвета в этом существовании сменяющих друг друга поколений, нет конца горю, потерям, ударам судьбы.
В двухэтажном особняке за огромным забором отсчитывают время привезенные издалека, диковинные, похожие на башню часы, но движение времени здесь — иллюзия. Да и что может измениться, уйти вперед там, где задыхается все живое, где все застыло в оцепенении.