Выбрать главу

Она такова, как есть, и поступает сооб­разно этому с первой же встречи с Гуськовым. Поступает, как уже говорилось, без особых колебаний. Колебания наступают потом — ведь после принятого решения при­ходится его осуществлять.

А в чем действительно, на мой взгляд, проявляется нравственный выбор героини повести, так это в том, как она представля­ет и как осуществляет свое нынешнее пред­назначение. Тихая и работящая мужнина жена, привыкшая к жизни «простой и по­нятной», приходит и к таким рассуждениям: «Судьбой ли, повыше ли чем, но Настене казалось, что она замечена, выделена из людей — иначе на нее не пало бы сразу столько всего».

Всю жизнь, начиная с сиротского детства, Настена зависела от других — от односель­чан, от родных мужа, от него самого. Те­перь обстоятельства сложились так, что уже от Настены зависит нынешнее существова­ние, да и будущее Гуськова: даже если он, как обещает, скроется в тайге, исчезнет из Настениной жизни, из Атамановки — оста­нется его ребенок, его кровь, его род.

Мало сказать, что Настена безропотно разделила бедование Андрея. Она сразу же взяла на себя ответственность за него, и не в смысле криминальном, а в том смысле, что объявила себя ответственной за роковое решение Гуськова, его побег в Атамановку, к ней, Настене. И объяснила случившееся так, как могла бы, наверное, только русская женщина: слишком мало любила своего суженого.

Чем дальше, тем сильнее дает знать о себе душевное превосходство теперешней Настены над Андреем Гуськовым. Ее созна­тельная жертвенность только оттеняет усугубляющееся злобное себялюбие Андрея. Впору думать о существовании закона со­хранения духовной энергии: чем больше дичает Гуськов, лишаясь человеческого об­лика, тем озареннее внутренний Настенин мир.

«— Мне же охота пособить, я не при­вык на готовенькое, я бы, кажись, в ле­пешку разбился, чтоб сделать что-то, но скажи тогда, что надо?

— Что надо? Ничего не надо.

— Вот видишь, ничего не надо,— с готов­ностью подхватил он, словно другого отве­та и не ожидал.— Ишь как: мне надо, а тебе — нет... Ясное дело, я человек пропа­щий, для всех пропащий — я на это и шел, да вдруг, думаю, не для тебя? Вдруг, думаю, ты мне милостыньку подашь; найдешь хошь мало-мальское для меня место?.. Ты меня, выходит, только жалеешь...» — только один из диалогов Настены и Андрея, ясно показывающих, что и самому Гуськову все отчетливее видна нравственная дистанция между ним и его женой. Еще наступит мо­мент, когда Настена удивится тому, что «этот оборванный, запущенный мужик, вы­колупывающий сейчас из бороды хлебные крошки, и есть тот, о ком она не спала но­чей и к кому стремилась изо всех своих сил», и ужаснется своим мыслям, и призна­ет: «Ничего не знает о себе человек».

Страдания и взятая на себя ответствен­ность за две человеческие жизни делают Настену зорче, ее отношение к окружаю­щему — глубже и философичнее, С той высоты, на которую поднял Настену ее так удивительно раскрепостившийся дух, с осо­бой ясностью видно, что ни для Андрея, ни для нее, ни для них обоих уже нет никако­го пути. Бросаясь в Ангару, соединяясь с бесконечной природой, Настена до конца остается верной и судьбе, и своему выбору.

Настене, напомним, много приходилось размышлять о проблемах бытия. Однако у ее философических размышлений есть ощу­тимый предел, за которым закончилась бы жизненная правда; к тому же и сама сю­жетная ситуация повести не такова, чтобы охват действительности в ней был очень широким.

Капля воды может, конечно, отразить большой мир. Только далеко не всегда эта мысль поможет писателю, занятому мас­штабными проблемами, пытающемуся по­нять сам характер, саму сердцевину жиз­ненных преобразований и изменений.

«Прощание с Матёрой» — повесть, где из­начальная ситуация выглядит простой и ясной. Расположенная на ангарском острове деревня должна быть затоплена водами ис­кусственного моря, и это, естественно, «провоцирует» раздумья деревенских жи­телей о прошлом Матёры, о своем будущем. В. Распутин придал этой ситуации настоль­ко свободное, вольное движение, что повесть превратилась в философский диспут на мно­жество сменяющих друг друга бытийных тем.