***
Судьба насмехается над всеми, но её шутки особенно жестоки к тем, кто возомнил, что способен предусмотреть любое развитие событий.
Стройный и логичный план, составленный перед визитом во дворец Императора, трещал по швам и рассыпался буквально на моих глазах. Мною было учтено множество факторов и несколько наиболее вероятных исходов. И, чёрт побери, план был хорош.
Был. Потому что в расчёты вкралась ошибка. Я ошибся в одном человеке, в его мотивациях и способностях, не смог предугадать его поступка, потому что он противоречил всему, что мне было известно о моём бывшем сюзерене. Точнее, как оказалось, не таком уж и бывшем…
– Вассалитет – это древняя, хоть и давно позабытая в нашей стране традиция. Сейчас все предпочитают нечто более гибкое. Союзы, альянсы... Однако, я рад, что Империя Восходящего Солнца по-прежнему рождает верных долгу буси, – согласно кивнул Император, вольготно расположившийся в глубоком плетёном кресле. Одном из многих, что широким полукругом занимали центр зала Девяти Лотосов.
Восседающий по правую руку от него Маэда Ючи только что закончил свою пламенную речь, согласно которой он мог немедленно прекратить войну. Для этого Ючи достаточно было лишь отозвать войска своего воинствующего вассала. И утихомирить некоего молодого юношу, на чьи плечи столь рано пала тяжкая ноша ответственности за угасающий род.
– Внук, кажется мы что-то пропустили? – заинтересованно протянул дедушка Хандзо. – Речи этого человека в некоторой части разительно отличаются от тех, что он произносил утром.
Тем временем Император прервал короткую театральную паузу и продолжил:
– Вот уже полгода как Империю сотрясают отголоски братоубийственной войны. Моё сердце страдает от того, что не в моих силах остановить эту кровопролитную схватку. Собравшись сегодня здесь, по моему зову, вы оказали мне уважение, и я не вправе просить о большем. И лишь выражу свою обеспокоенность о тех, кто может стать новыми жертвами бессмысленной и жестокой войны. Не мне призывать вас к примирению. Но я могу стать тем, кто встанет промеж вас и поможет услышать друг друга сквозь пелену мести и ненависти.
Осмыслив услышанное, я порывисто встал из занятого мной кресла. Располагавшееся в отдалении от остальных, оно было выбрано как попытка отделить себя от всех участников приёма, но наглая ложь Ючи перечеркнула всё на корню. Увидев моё движение, сюзерен недовольно нахмурил брови и хотел уже что-то сказать, но Император прервал его лёгким движением руки и произнёс:
– Юности свойственна поспешность и открытость. Думаю, "Священному Ветру Хаттори" есть что сказать. В этой войне он потерял значительно больше, чем все остальные. Проявим уважение и выслушаем Леона, главу рода Хаттори.
Встретившись со взглядом этого маленького старика, внешне абсолютно не похожего на истинного владыку Империи Восходящего Солнца, я с благодарностью кивнул и, сделав несколько шагов, остановился перед ним, чётко соблюдая установленное традициями расстояние.
Расшитое хризантемами, чёрное кимоно Императора – по центру; по левую руку от него – родовые багровые цвета молчаливого Такэда; а справа – белоснежные одеяния Маэда. Ощущая, как на мне с неслышным стальным скрежетом скрестились сразу три взгляда, я медленно опустился на пятки, сложив руки на бёдрах.
– Нет уважения, внук. Внешне всё правильно, так, как и должно. Как должно для самурая. Но в тебе нет к ним уважения. Это… Неправильно. – едва слышно прошелестел голос дедушки.
Принятое решение жгло меня изнутри и уже не казалось столь необходимым. Поддавшись эмоциям, что вспыхнули во мне после предательства, я лишил себя возможности принять трезвое и рассудительное решение. Дедушка Хандзо ошибся. Я уже давно перестал быть самураем, хоть и продолжал цепляться за впитанный костным мозгом кодекс.
Пришло время признать то, кем я стал. И научиться извлекать из этого пользу.
Выхваченный из ножен танто ярко сверкнул в воздухе и глухо вонзился в доску из морёного дерева. Стон лезвия ещё звучал в воздухе, когда в него вплелась моя тихая, отчётливая речь:
– Вы говорили о бессмысленной жестокости и жертвах. И не упомянули об алчности. Алчности, что взыграла в сердцах Такэда, затмив для них понятия Чести. Не упомянули о долге. Долге, согласно которому воины Маэда и Хаттори отдавали свою жизнь, защищая то, чему они преданны, то, что они любили...
– Леон! Прекрати это немедленно! – не выдержал Ючи, порываясь встать, но вновь был удержан движением длани Императора.
– Пусть он говорит. Это его право, – так же тихо как я, проронил владыка Империи, – Он оплатил его болью и кровью. Пусть говорит.
– Вы назвали войну бессмысленной и тем почти обесценили её жертвы...
– Ваше Величество, Леон не ведает, что творит… – Ючи вновь попытался заговорить, растерянный и даже слегка напуганный. Казалось, он искренне переживал за меня. – Остановите его. Он ещё молод и горяч и не знает…
Но Император только кивнул мне, предлагая продолжить речь. Его старческое лицо озарили отблески жёсткой улыбки правителя, который так долго желал услышать правду и, вместе с тем, желал покарать смельчака. От волнения в горле пересохло, а на губах словно образовалась сухая корка. Держа спину идеально прямо, я прикрыл лицо ладонями и глухо закончил:
– Эта война закончится воздаянием. В тот день, когда последний из тех, кто её развязал, покинет этот мир, тяготимый раскаянием за содеянное и терзаемый болью потерь. Наши враги будут искупать свою вину страданиями. В том моё Слово. И раз мой господин против этой войны… я ему не слуга!
Лезвие танто со звоном преломилось, так и оставшись торчать из деревянной половицы. Бережно сжав рукоять кинжала в ладони, я губами коснулся обломка клинка и только после этого глубоко поклонился Императору. Он улыбался. Понимающе и сочувственно.
– Мне больше нечего сказать Вам, Ваше Величество. Ронин из рода Хаттори более не смеет отвлекать Вас от разрешения важных государственных дел и просит дозволения покинуть Дворец.
– Ронин из рода Хаттори волен делать то, что он пожелает. Если сегодня Маэда и Такэда заключат долгожданный для страны договор, то он должен хорошо для себя уяснить: моё недовольство падёт на того, кто осмелится нарушить необходимый для страны мир.
– У меня могут отнять землю. Но никто не в силах лишить меня Чести… Даже Вы...
***
Одним из неотъемлемых свойств человеческого духа считается стремление выйти за рамки ограничений. Так было от начала времён и так будет до конца человечества. Не зря у многих народов бытует поговорка: правила создают для того, чтобы их нарушать.
Из века в век социум старался обуздать это стремление, придумывая страшные кары для тех, кто осмелится нарушить законы или традиции. Изгнание можно отнести в разряд самых гуманных наказаний. Преступнику сохраняли жизнь, давая ещё один шанс. Ещё один шанс вдали от дома.
Вырванные с корнями, изгои странствовали по миру: гибли или после долгих поисков обретали новый дом, путешествовали в поисках новых знаний или просто сражались во имя чужих, но взамен уплаченных интересов. Порой в изгнание отправлялись целые народы. И зачастую участь их была незавидна.
Однако, встречались и такие, что смогли сохранить свой уклад жизни и культуру даже спустя столетия изгнания...
…Каждое её путешествие завершалось пробуждением в реальности. Участи шаманов, как, впрочем, и прочих сноходцев этого и других миров, нельзя не сочувствовать. Обретая доступ в иные миры и блуждая тропами Межреальности, они каждый раз рискуют своей жизнью – ведь шанс не проснуться чрезмерно велик. Так происходит всегда: за великую Силу приходится платить соответствующую цену.
Веки Иланы затрепетали – медленно, неуверенно, словно крылья бабочки, стряхивающей с себя сонное оцепенение перед первым взлётом. Тихое и ровное дыхание шаманки сбилось с ритма. Девушку неожиданно выгнуло дугой – настолько резким и глубоким оказался её первый, самый жадный глоток воздуха. Сев на больничной постели, Илана непонимающе оглянулась.