XXX
Согласно народной мудрости, кошка всегда знает, чье молоко вылакала, а вор — у кого украл. Не удивительно, что Артон отыскался в самой отдаленной из своих крепостей, высоко в горах. Никаких дорог туда не вело, единственная тропинка доходила примерно до середины пути, упираясь в отвесную скалу, а дальше припасы и людей поднимали на лебедке. Подобная неприступность позволяла обходиться небольшим числом охраны, но на отсутствие аппетита здоровые лбы не жаловались, а посему механизм исправно скрипел, доставляя к столу самозванного лорда и его людей все самое лучшее, что могла предложить скудная округа. Учитывая неурожай, даже самое лучшее выглядело весьма непритязательно. Солнце уже клонилось к закату, охрана у лебедки только что сменилась, когда на тропинке показались несколько крестьян со старым мулом, нагруженным огромными корзинами с брюквой. Оставалось только удивляться, как бедная скотина дотащила такой груз, не отдав концы по дороге. Один из них сложил ладони лодочкой и крикнул наверх:
— Эй, принимайте товар, нам еще вниз возвращаться!
— А чего так поздно-то? Темнеет уже!
— Так мул, паскуда, два раза по дороге падал, все рассыпал, пока собрали, вот и припоздали.
— Угу, и теперь нам жрать вашу грязную брюкву!
— Уж чем богаты. Скоро и такой не будет.
— Ладно, хорош препираться, распустили языки по колено, цепляйте корзины и чтоб духу вашего тут не было!
Крестьяне и сами спешили, спускаться по узкой тропинке среди ночи, да еще с подслеповатым мулом — то еще удовольствие.
Корзины медленно ползли наверх, раскачиваясь на ветру, солдаты подгоняли вертевших ворот долговых рабов. Рабство в империи запретили уже много сотен лет как, но если человек задолжал лорду, денег у него нет, а лорд милостиво позволяет долг отработать, то какое же это рабство? Все по доброй воле: и крестьянина никто не заставлял в долги влезать, и лорд мог бы должника в тюрьму упечь, семью без кормильца оставить. По странному совпадению, чем дальше графство или герцогство находилось от Сурема, тем чаще в нем встречались такие должники и благодетели. Вот и сейчас двое несчастных с натугой поворачивали тяжелый ворот, а здоровые молодые парни стояли рядом и поторапливали их — скрип лебедки мешал доблестным стражам пристроиться на ночлег. Наконец, корзины оказались наверху. Тащить припасы в погреб у патрульных не было ни малейшего желания, да не их это дело, крестьяне не могли отойти от лебедки, а кухонная прислуга давно уже легла спать, так поздно обычно продукты не привозили. Корзины, поминая Ареда и его матушку, оттащили под навес, да там и оставили до утра. Брюква — не свежая рыба, может ночь постоять, ничего с ней не случится. Через некоторое время тишину нарушал лишь слаженный храп.
Крутильщики ворота проснулись от весьма неприятного ощущения холодной стали у горла, а для спящих стражников эта ночь оказалась последней. Два подростка быстро объяснили ошарашенным крестьянам, что у них появилась замечательная возможность расплатиться с долгами раз и навсегда. Впрочем, если они предпочитают сохранить верность своему хозяину — это всегда можно устроить… только получив утвердительные кивки, они вытащили из ртов своих подопечных кляпы. Разбросанная брюква и пустые корзины лучше всяких слов объясняла, откуда взялись одетые в черное ночные визитеры с вымазанным углем лицами, умирать за славящегося своей скупостью и жестокостью Артона никто не пожелал, и щедро смазанная маслом лебедка бесшумно заработала, поднимая наверх такие же черные фигуры. Через несколько часов отобранные Ланлоссом двести человек бесшумно разошлись по замку, безжалостно вырезая спящих, почти не встречая сопротивления, и к рассвету все было кончено. Уцелевших в бойне охранников и прислугу заперли в погребе, а бесцеремонно вытащенного из теплой постели любовницы лорда притащили к Ланлоссу, в чем нашли — в белой кружевной ночной рубахе и спальном колпаке. На серьезном лице генерала не появилось и тени улыбки, хотя его солдаты, не стесняясь, ржали, тыча пальцами в нелепую фигуру грозного хозяина округи. Они и не сомневались, что их генерал проучит наглеца, но такого удовольствия даже не ожидали — не часто увидишь сиятельного лорда в исподнем. Сквозь смех пробивались ехидные комментарии:
— Ну и свинья! Вы гляньте сколько жиру!
— Нее, такую тушу надо напоследок вниз спускать, а то веревка лопнет!
— А как он, интересно, с бабой спит? Раздавит же!
— Да снизу, как еще?
— Это еще посмотреть надо, кто из них баба!
— Не, шлюха у него точно баба, я сам видел!
— Еще скажи — щупал!
— А и пощупаю!
Безжизненно ровный голос генерала прервал поток грубого солдатского остроумия. Ланлосс задал пленнику всего один вопрос:
— Где ведьма?
— Вы ответите за этот разбой! Я буду жаловаться наместнице!
Генерал, казалось, сразу же потерял всякий интерес к визжащему толстяку и тем же ровным голосом приказал стоявшему рядом с ним здоровенному детине:
— Сбросить погань вниз.
— Стойте, стойте! Она в камере, под погребом, там есть проход в пещеры, я покажу!
Еще через полчаса лекарь уже хлопотал над мечущейся в бреду женщиной. Ланлосс наблюдал за отправкой пленных вниз, стараясь не смотреть под навес. Не сейчас, иначе он сломает мерзавцу шею голыми руками, а позволить себе такую роскошь мог генерал Айрэ, но никак не граф Инхор. Артона Кайрэна ждал законный суд и публичная казнь на городской площади, и все же Ланлосс с трудом сдерживался. Примерно через час лекарь подошел к графу:
— Все в порядке, ваше сиятельство. Сухожилия не порваны, суставы я вправил, ожоги перевязал, а рубцы уже и сами поджить успели. Шрамы останутся, но глаза целы, хвала Эарниру. Одна рана уже загнивать начала, оттого и бред, я вычистил, настоем напоил, она вроде уснула. Пока спит — можно вниз переправить. Но очень осторожно, на ней живого места не осталось.
Только тогда Ланлосс заставил себя подойти и взглянуть на спящую девушку. Свежая повязка на две трети скрывала лицо Эрны, на правой руке, свесившейся с носилок, не хватало трех ногтей. Ланлосс наклонился и осторожно поднял девушку на руки — она почти ничего не весила, одеяло, в которое ее закутали, сползло, открывая перетянутую бинтами грудь:
— Я сам ее отнесу, — шепотом сказал генерал лекарю.
— Да вы не беспокойтесь, я ей маковый отвар дал, теперь в колокол над ухом бить можно, — но Ланлосс продолжал шептать:
— Сколько она будет спать?
— Хорошо бы весь день, но уж часа три-четыре — точно.
Корзину спускали так медленно, что, несмотря на легкую ношу, у Ланлосса затекли руки, но он стоял, прижимая Эрну к себе, и не шевелился. Он боялся, что девушка проснется, боялся посмотреть ей в глаза и увидеть в ее взгляде ненависть к подлинному виновнику всех своих бед. Сначала уговорил на колдовство, любой белой ведьме противное, а потом защитить не сумел. Генерал Айрэ не вчера родился на свет, и полжизни провел на поле боя, ему приходилось и убивать, и посылать на смерть, и утешать рыдающих вдов, но никогда раньше он не чувствовал за собой вины — каждый раз он знал, что у него нет иного выхода. Теперь это знание не помогало. По тропинке спящую ведьму осторожно снесли вниз на носилках, она так и не проснулась, только стонала во сне. Ланлосс приказал освободить для больной самый лучший дом в деревне — лекарь не советовал везти ее дальше; половину солдат отправил конвоировать пленных в крепость, половину оставил при себе, ответного удара он не опасался, но мало ли что со страха в голову взбредет. Сам он поселился в том же доме, твердо решив, что пробудет здесь столько времени, сколько понадобится, пока не убедится, что с Эрной все в порядке, а все, кому нужно, найдут графа и в горной деревне. Любезная же супруга может убираться к Ареду, если ее что-то не устраивает.
Девушка очнулась на следующий день, уже под утро, когда просидевший у ее постели ночь Ланлосс, наконец, задремал. Разбудило его знакомое ощущение пристального взгляда, он вскинулся, огляделся по сторонам — в комнате никого не было; только тут он заметил, что Эрна смотрит прямо на него сквозь узкую щель в повязках. Он виновато пожал плечами:
— Я тут задремал, кажется. Ты как? — он словно забыл, что до похищения был с ведьмой на вы.
Голос Эрны едва можно было расслышать:
— Вроде бы жива?
— С тобой все будет в порядке, лекарь так сказал, — про шрамы Ланлосс предпочел сейчас не вспоминать. Женщины ведь по-другому устроены — это солдату на красоту плевать, лишь бы уцелеть, а девушка, пусть и невзрачная, как узнает, что лицо изуродовано — так и жить не захочет. Пусть сначала все заживет, а там посмотрим. Одно генерал знал точно: со шрамами или без, больная или здоровая, а никого дороже у него нет и не будет.
Эрна, похоже, тоже забыла, что они были на вы, а может, решила не вспоминать:
— Ты прости, я не удержала больше, — девушка виновато вздохнула.
Он не сразу понял, о чем она говорит, за что извиняется, а когда осознал, снова покраснел — что за женщина, вместо того, чтобы проклинать, просит у него прощения, что не смогла поддерживать заклинание под пыткой!
— Ты умница, ты все сделала, как надо.
— Он хотел, чтобы я благословила его поля. Хотел успеть вырастить еще один урожай до снега. Только травку, мерзавец, только травку. Его крестьяне кору с деревьев сдирают, землю жрут, — она задыхалась жарким шепотом, — а ему травка нужна.
— Я с него шкуру спущу, никто больше не посмеет, никто! — Ланлосс сжал узкую ладонь девушки.
Теперь он понимал, что случилось — по иронии судьбы Артон понятия не имел, что держит в руках виновницу неурожая, он просто хотел воспользоваться ведьмой, так же, как ею воспользовался сам Ланлосс. Он ничем не отличается от этого негодяя, разве что обошелся без пыток. Эрна попыталась улыбнуться, но не смогла — мешала повязка:
— А я знаю, о чем ты думаешь. Но это не так, я сама согласилась, и если у тебя получилось — то все не напрасно. Ты ведь просил не за себя, а тот только о наживе думал. А ведь у него денег столько, что и пять неурожаев переждать может.
— Я… я не об этом думал, то есть, не только об этом.
На этот раз девушка молчала так долго, что Ланлосс уже решил, будто она опять заснула, и уже собрался встать, размяться, когда услышал ее ответ:
— Ты не спеши говорить это сейчас. Подожди, пока снимут повязки, может, передумаешь.
— Не передумаю! Мне все равно! — Конечно, она же сама целительница, понимает, что за следы остаются от таких ожогов, белую ведьму не обманешь. — Мне все равно, что ты ведьма, плевать, какое у тебя лицо! Я заплачу ордену любые деньги!
— У тебя нет денег, Ланлосс, а твою жену сосватала наместница. Орден побоится пойти против ее воли.
— Значит, обойдемся без ордена.
— Ты даже не спросил меня.
— Я спрашиваю сейчас: будешь со мной? — Ланлосс и сам не знал, что сделает, если она скажет «нет».
— Если ты сам не передумаешь. А сейчас уходи.
— Я буду тут, недалеко, — но девушка уже закрыла глаза.
Ланлосс не смог уснуть, несмотря на три бессонные ночи, он сидел на разваливающемся крыльце и размышлял над словами Эрны. Опять ей платить за его желания. Илана не станет возражать наместнице, если он настоит на своем — девушка окажется беззащитной перед орденом, без магической силы и законного статуса. Он не сможет ни развестись с Резиалией, ни выкупить Эрну, все, что он предложит ей взамен магии и уверенности в завтрашнем дне — сомнительное положение любовницы графа, которого в любой день могут пристрелить из-за угла. Нет, он должен оставить все, как есть. Пусть лучше Эрна решит, что он испугался.