- Комиссар, мужа моего, есаула Сергея Ивановича Никольского, вы в Петербурге не встречали? Он был там... одно время...
Александр покачал головой: есаула он не встречал.
- Впрочем... вы могли столкнуться с ним на фронте, - продолжала Никольская. - Однако уверенности нет. К тому же он мог быть ранен, взят в плен... Вы его не встречали?
- Маргарита не имеет известий о своем муже уже два года, это в добавление к вашему тосту, - вмешалась Салопова. - Что касается Мольтке, то у Марго механическая память. Профессор Корсаков показывал ее студентам.
- Я могу повторить за вами любую фразу задом наперед, - махнула подвитыми кудрями Марго. - Мне даже предлагали стать артисткой с этим номером. Но со сцены это выглядит неэффектно.
После того как она задала вопрос о муже и получила ответ, наступила нервная разрядка. Она смеялась, рассказывала про Корсакова, про иллюзиониста, который хотел увезти ее в Хайдерабад. Елизавета и Мария Салопова тоже смеялись, но обе были неспокойны,. никакой елецкой устойчивостью и не пахло, он ее выдумал сгоряча, ничего похожего нет.
А у Елизаветы лицо настоящей трагической актрисы. Чем-то она напоминает Комиссаржевекую. Мгебров в пору своего увлечения Верой Федоровной однажды привел Вермишева к ней домой. Какого, впрочем, увлечения! Мгебров был влюблен в нее, хоть она и была значительно старше. Влюблен по-сумасшедшему, как всегда, - бился в тяжелых истериках, хотел стреляться, убегал, срывая спектакли, на трое суток в лес, бродил там по чащам, аки голодный волк, спал на сырой земле. Возвращался ободранный, страшный, все уже думали, он погиб, и говорили, что в желтом доме его держали не зря. Но, увидев Веру Федоровну, Александр сказал себе, что понимает друга. Ради нее можно сходить с ума, стреляться, бегать по лесам. Она была поглощена, наверно, какою-то своею драмой, молчалива, замкнута, вдобавок нездорова, мгебровский бред утомлял ее. Весь визит и длился-то с полчаса. А ощущение события, значительного, огромного, осталось на всю жизнь. Великая актриса, великая женщина.
Старый дом, поскрипывавший изнутри, темные углы, тусклый киот, белевшая в слабом свете керосиновой лампы голландская печь, сад за окном (с глухим стуком время от времени падают яблоки, звякает цепью собака) - театральная сцена, где разыгрывается непонятный спектакль.
Он снова попытался всмотреться в женщин, что сидели подле него, и ухватить их суть - суть не давалась. Они в масках. Люди слишком часто боятся открыто взглянуть в глаза друг другу. Нина, его сестра, кутаисская футуристка и не очень счастливая женщина, говорила когда-то в своих стихах:
...Даже тот, кто бороться и верить умел,
кто нас в светлую жизнь призывал,
эту черную маску надел
и под ней свои чувства держал...
Что же тешит, манит, увлекает так нас
черным шелком лицо закрывать?..
- Прекрасно, - похвалила Мария Салопова, когда Александр окончил чтение. - И мысль остра, и экспрессия есть. Ваша сестра поэт?
- Да, поэт. Ее фамилия по мужу Чарекова, Нина Чарекова. Она жила всегда в Грузии... Была связана с партией, - подчеркнул он.
Маргарита полюбопытствовала:
- Много у вас сестер и братьев?
- Очень. Родная одна - Нина. Но есть единокровные, дети отца. Это Вермишевы. А есть единоутробные, еще целая куча. Это Черкезовы.
И тут в комнату вошли двое мальчиков, лет примерно девяти-десяти, мокрые, перемазанные землей, глиной, нестриженые и босые.
- Мои племянники, - отрекомендовала их Салопова. - Игорь и Юрий.
Мальчики шаркнули босыми ногами, наивежливейше поклонились и приветствовали гостя по-французски. Некоторое время постояли в раздумье, потом ловко схватили по огурцу и улетучились.
- Значит, им я должен быть благодарен за мыло, - пошутил Александр.
- Им, - кивнула Салопова.
- Тут, бывает, за кусок мыла и расстреливают, - прибавила Маргарита.
- А отчего они у вас по-французски изъясняются?
- Родились во Франции.
- Значит, маленькие анархисты, дети Волина?
- Да, Всеволода. Сестру посадили в 1905-м. Потом ссылка. Бежали за границу. В 1915-м Татьяна умерла от чахотки. Всеволод вернулся в Россию с детьми. Оставил их в Ельце, а сам умчался делать мировую революцию. Родитель печется о благе человечества, а собственные дети ему как трава. Хорошо, есть бездетные глупые елецкие тетки. Они не откажут. Волин себя за великую идею распнет, а елецкие тетки никому не нужны!
- Евангельская притча о Марии и Марфе, - подала реплику Маргарита. - Марфа готовила обед, а Мария вообще ничего не делала, только своими волосами обтирала ноги Спасителя, но он ее возлюбил не меньше Марфы.