— Не возражаешь?
— Пожалуйста, если надо. — Самое важное Артем стер еще утром, перед заступлением на смену.
Четыре года назад, устроившись в милицию после того, как потерпел фиаско в качестве агента риэлтерской фирмы, Артем не ставил левые доходы во главу угла. Глупо отказываться от денег, которые сами плывут в руки, но использовать должность ради прикрытия каких-то своих махинаций он не собирался. Отнюдь не по моральным соображениям, просто боялся, не зная, как это делать, не попадаясь. К славе, тем более посмертной, он тоже не стремился и на задержаниях опасных преступников — такое хоть и редко, но случалось — пупок не надрывал. Настоящая жизнь начиналась после работы — друзья, девочки, кабаки, куцые, но время от времени случавшиеся благодаря старым связям приработки. На службе он просто отбывал номер. Внешне опрятен, с товарищами вежлив, с начальством — тем более. Служебные показатели средние, зато стабильные — руководство довольно. Но время шло, Артем срастался с новым коллективом, а былые товарищи отдалялись, так что «халтуры» постепенно иссякли. Наступила пора делать выбор.
Все милиционеры получачи примерно одинаково, но одни жили хорошо, а другие — не очень. Можно сказать, совсем не жили. Перехватывали «чирик» до зарплаты, травились безобразной «Примой» и водкой подвального разлива, плодили нищее потомство в облезлых ментовских общагах. На пенсион выходили с полным набором хронических болезней, и мало кто из них доживал до старости; о тех же, кто дожил, много лет назад заметил книжный пират Джон Сильвер: «Живые позавидуют мертвым». Другие радовались каждому дню, на вопрос о делах отвечали «0'кей», меняли тачки и радиотелефоны, баловали детей и любовниц, гоняли в отпуск за границу. Расслоение было не только в ППС — коснулось всех милицейских служб, хотя и в разной мере. Встречались такие, кто умел совмещать службу — вне зависимости от должности и подразделения, — с честным зарабатыванием денег «на стороне», но было их мало, и были они крайне далеки от народа. К тому же — Артем в этом нисколько не сомневался — в нашей стране ничего, кроме геморроя, честно не заработаешь, да и не наградил Господь его соответствующими талантами, оставил лишь два крайних варианта. Какой никакой, а все-таки выбор. У некоторых нет и такого. Сомнения были недолги, и в один прекрасный день, добившись перевода в экипаж, где службу понимали «правильно», пошел сын Божий Артем по кривой дорожке, в чем до последнего времени ничуть не раскаивался.
Особого греха он в этом не видел. Коли государство, в лице как властных структур, так и простого электората, не возражает, чтобы те, у кого есть зубы и руки, подняли кусок — отчего ж не поднять? Главное, знай меру, не переусердствуй со слабыми и не лезь на делянку более сильного, не лапай то, чего по должности и видеть не положено. Старший экипажа, мужик тертый и немолодой, как-то по пьяному делу сравнил государство с продажной женщиной, которая ломается лишь для того, чтобы набить себе цену, в душе давно готовая позволить любые прихоти и извращения клиента… Там были еще какие-то слова про наши законы и наших правителей, но Казначей их не запомнил, в памяти, замутненной хорошей дозой «Смирнова», отложилось лишь самое главное, на что он ссылался, иной раз приводя философское обоснование своим бесчинствам.
Самый легкий доход приносили пьяные. Обирали лишь тех, кто гарантированно не станет жаловаться; среди них встречались люди с деньгами, но в основном доставались крохи. Кавказец, не имеющей регистрации в городе, давал полтинник, а то и «стошку» только за то, чтобы его не тащили в отдел. Платил — и не чувствовал себя обиженным, за исключением случаев, когда не в меру бойкий первогодок пытался задрать таксу. Тем, кто знал места, в прежние времена за смену удавалось насшибать по двести-триста рублей на каждого члена экипажа — естественно, «грязными», поскольку приходилось делиться с теми, кто непосредственного участия в поборах не принимал, но по своему служебному положению имел право на долю от прибыли. Со временем такая халява иссякла, сыны гор привыкли к дисциплине и обзавелись справками, подтверждающими их законное нахождение в городе, благоразумно рассудив, что выгоднее один раз рассчитаться с начальником, чем постоянно отстегивать его подчиненным. Доводилось тормозить тачки, пассажиры которых очень не хотели показывать содержимое багажников или свои документы, — очевидно, спешили по важным делам, а в свободной стране один хороший человек всегда может договориться с другим, когда никто не видит. Под патронаж Артема перешли несколько торговых точек, владельцы которых платили дань деньгами и товаром. «Время крыш» заканчивалось, «коммерсы» старались увильнуть от «налога», но кое-что перепадало до сих пор, да и Артем, вспомнив свое агентское прошлое, сумел воспользоваться новыми связями и провернуть пару выгодных сделок.
Летом девяносто седьмого, в кратчайшие сроки вытеснив традиционное «черное» [8], на рынок наркоты обрушился героин.
Число торговцев и потребителей стало множиться в геометрической прогрессии — и младший сержант Казначеев не растерялся, смекнул, как поиметь свой грошик с такого прибыльного дела. На тротуарах выстроились проститутки-"трассовички", состоящие из «пробитых» наркоманок, к которым в теплое время года присоединялись «любительницы», вышедшие подзаработать на колготки и дискотеку, и с каждой, стоявшей под фонарем на маршруте его патрулирования, получивший третью лычку и почетную грамоту Казначей имел маленький, но регулярный доход — не говоря об удовольствиях плотского плана…
— Ты чо, уснул? — Начальник УРа отвесил еще одну плюху, и Казначей, всем боком приложившись о сейф, машинально вскрикнул:
— Чего руки-то распускать? Бешеный Бык, свою молодость проведший в спецназе внутренних войск, весело удивился:
— Ты хочешь, чтобы я распустил ноги? Смотри, не пожалей! И встань, как положено…
— Что у нас с Юриком? — спросил Комаров.
— С каким Йориком?
— Ты что, прямо здесь обдолбаться успел? Оставь Шекспира, мы о прозе говорим.
8
«Черное» — раствор ацетилированного опия и его производные, сейчас практически не употребляется, готовился из маковой соломы.