Физически Перекатников был не слабее Артема, что касается специальных навыков — таковые отсутствовали у обоих, можно было и пободаться, но он предпочел терпеть, сжимая зубы, и только прикрывал руками уязвимые места.
Появившийся Фролов не остался безучастным, так что дуплили Валентина в четыре ноги. Гораздо сильнее, чем некоторое время назад покойный ныне Вован отрывался на них. На солнцепеке, под щебет птиц в центре мирного, занятого своими делами поселка, такая сцена казалась особенно дикой.
Из дома выбежала Вера:
— Вы что, рехнулись? Убьете ведь!
Вцепившись в Семена и лягнув Казначея по ляжке, ей удалось остановить избиение.
— Сука, свинтить надумал! — Казначей несколько раз энергично присел, обошел распластанное тело, уперев руки в бока и тяжело дыша. — Вставай, хватит прикидываться!
Валентин не подавал признаков жизни, но когда его перевернули на спину, открыл глаза. В расширенных зрачках отражалось синее небо и ничего больше.
— Я тебя, падла, прямо здесь закопаю! Понял, нет? Хочешь? Нет, скажи: хочешь? Живым, бля, в землю зарою, патрон не стану тратить…
— Хватит! — одернула брата девушка. — Могут заметить с улицы.
Казначей затравленно обернулся, но ни за оградой, ни на отдаленных соседних участках никого не было видно.
— Пошли в дом. Там я с тобой еще поговорю, ишак позорный!
Перекатников молча подчинился. Встал и двинулся к крыльцу, волоча ноги и прижимая локоть в правому боку. Подгоняя, Казначей отвесил ему несколько энергичных пинков и врезал между лопаток.
— Шевелись, падаль!
Взгляд у девушки был какой-то странный, но Семен приписал это увиденной ею сцене. Действительно, как-то некрасиво получилось. Хотя после стрельбы, казалось бы, о чем говорить? Он хотел ее обнять, но она отстранилась, довольно резко оттолкнула его руку и вошла в дом сама, не оборачиваясь.
Казначей вязал Перекатникову руки ремнем, бормоча ругательства и стараясь затянуть побольнее.
— Отпустите меня, — неожиданно сказал Валентин. — Не берите еще один грех на душу. Я никому ничего не скажу, честное слово. И денег могу дать.
— Ты уже дал все, что только мог. Только задница нетронутой осталась, так она никому не нужна.
— Я заплачу.
— Не, ошибаешься. Ты зарыдаешь. Очень скоро.
— Пять тысяч долларов вас устроит? Казначей демонстративно рассмеялся, но так же резко оборвал смех. Глаза его забегали, как часто бывало, когда он ухватывал важную мысль.
— Ну-ка, с этого места подробнее. Говоришь, заначка у тебя есть? А чего раньше прибеднялся? Давно бы с нами рассчитался и шел на все четыре стороны.
— Не у меня, но я знаю, где можно взять.
— Только не говори, что клад здесь зарыт. В городе! Я, кажется, догадался.
Артем принялся обыскивать пленника, выворачивая карманы и разрывая подкладку. Его интересовали две вещи: связка ключей и записная книжка. Не обнаружив первого, он сбегал на огород и быстро вернулся, неся испачканное землей кольцо с четырьмя ключами:
— Эти два — от твоей халупы, а эти — от квартиры подружки? Той, которая на Кипре пузо греет. Значит, у нее дома спрятана кубышка? — продолжая нервно говорить, Казначей присел на табуретку и зашелестел страницами блокнота. — Кажется, ты что-то говорил про сигнализацию?
Пока они, в первый вечер, добирались до дачи, Артем расспрашивал об Ольге, и Валентин наболтал много лишнего. Про деньги тогда умолчал — скорее всего, забыл впопыхах, а не из благородства.
— Сигнализация…— протянул Казначей, лихорадочно отыскивая нужную запись, на которую раньше не обращал внимания. — Вот оно!
Развернув книжку так, чтобы всем было видно, он припечатал грязный палец к середине разлинованного листа, где, ниже адреса Ивановой, были вписаны цифры.
— Ай-ай-ай, зачем же так неосторожно? Валентин смотрел пустыми глазами.
— Скажешь, где деньги лежат? Маленький штраф за попытку побега, все справедливо. И нам будет спокойнее: не станешь же ты бабе своей рассказывать, как подставил ее, значит, и про остальное умолчишь. Тогда тебя, наверное, можно будет отпустить. Ну, живее, скажешь?
— Нет.
— Скажешь…— Казначей ударил, а Фролов поспешил увести девушку в другую комнату.
Они молчали, прислушиваясь к тому, что творилось за стеной. При каждом шлепке Вера вздрагивала, а когда послышался грохот упавшего тела, закрыла уши руками.
Казначей вошел к ним, довольный.
— Раскололся, — сказал он, заматывая окровавленную руку носовым платком. — Тоже мне, Зоя Космодемьянская! В копилке, оказывается, побольше пяти штук заныкано. А еще, представляешь, оказывается код сигнализации у него в книжке наоборот был записан. Шпион хренов!
— Как я тебя, оказывается, ненавижу, — сказала Вера, пряча лицо в ладонях.
На Казначея ее слова впечатления не произвели. Он ухмыльнулся, зубами стягивая узел на повязке, сплюнул нитки и ответил:
— Я на тебе жениться не собираюсь, так что любовь твоя мне не нужна. Это вон ты его огорчить можешь, а мне твоя ненависть как-то по барабану. Можешь ненавидеть, лишь бы не кусалась… Семен, пошли, пошептаться надо.
Вставая с кровати, Фролов хотел погладить девушку по спине, но она дернулась всем телом, оттолкнула плечом его руку:
— Не трогай!
Семен замешкался, но Казначей его поторопил:
— Потом разберетесь. С бабами вечно так, в самый неподходящий момент истерики закатывают.
Перекатников лежал в углу, поджав к животу колени. Ноги Казначей ему тоже связал, несколько раз обмотав у щиколотки бельевой веревкой.
Мужчины сели за стол, и Фролов налил в два стакана.
— За удачу! — Казначей лихо проглотил свою дозу. — У нас появился шанс. Понимаешь, о чем я? Не миллионы, конечно, но хватит, чтобы податься на юга. Может, и с документами чего-нибудь удастся придумать.
— Нет, — Фролов покачал головой; он уже принял решение. — Поделим то, что есть, и разбежимся. Я знаю, куда мы с Верой поедем.
— Почему?
— Не везет нам с тобой. Два раза пробовали-и что получилось?
— Бог троицу любит, — усмехнулся Казначей одной половиной лица.
— Может, и троицу — но явно не нас. Я ухожу.
— С Верой?
— С Верой.