Фрир шагал рядом, едва слушая Кирина, внутри у него было пусто и скверно.
— Иное дело, если обездолит судьба, — продолжал Кирин. — Тут начинаешь понимать, как мало зависит от тебя самого. И выход один — объединиться с другими обездоленными. Если присоединишься к такому движению, когда есть еще свобода выбора, то получится все равно как у Тека: он все спешит выполнить раньше, чем приказали, лишь бы сохранить иллюзию свободы.
— Ты все говоришь да говоришь, — с отчаяньем прервал его Фрир, — а я могу думать только о бедном мальчике, которого мы бросили!
Вечером того же дня они миновали окраину Парам Белора, обогнули пустынное, поросшее вьюнком бунгало — былой приют чиновников, инспектировавших район, — и вышли к просеке, где должны были встретиться с посланными из лагеря бойцами. Они взбирались на деревья и дважды видели в бинокль преследователей; это давало возможность приноравливаться и сохранять нужное расстояние. Все так измучились, что обращались друг к другу только по необходимости, а тут еще еле скрытая горечь, оставшаяся после недавнего столкновения, которое их разделило. Немногие слова, которыми они обменивались, были продолжением неутихшего спора об оставленном на болоте мальчике, один только Кирин пытался с присущим ему доброжелательством сгладить отношения, но никто его не поддерживал, В разговоре с Фриром он как-то упомянул о древнем обычае зарывать человека при закладке моста, чтобы не рухнули арки, и сейчас думал, что, может быть, и Тину суждено сыграть ту же роль в судьбе их маленького расколовшегося отряда; но Фрир знал, что пропасть слишком глубока, и все, что случилось там, на глинистом островке, лишь углубило трещину, которая появилась давным-давно.
Уже стемнело, когда они дошли до просеки в чаще джунглей. Там никого не было видно, и они уже начали сомневаться: удалось ли Сену передать в лагерь весть о засаде? — как вдруг ветки раздвинулись, и из листвы выглянул Куан. Громадный бородач Куан, с широкой грудью и толстым пузом.
Фрир был разочарован. Он, правда, не надеялся, что Ли сам поведет второй отряд, но пусть бы кто угодно, только не Куан.
Куан не вышел навстречу, он просто помахал рукой, поздоровался и вытолкнул вперед стройного темнокожего человека, стоявшего рядом с ним.
— Привет, Тикки! — крикнул Тек, когда к ним приблизилась небольшая фигурка.
Тикки шел босиком.
— Идёмте со мной.
Он повернулся и повел их снова в глубь джунглей. Вскоре они сделали привал, наскоро соорудили навес и потом еще целую милю шли за Тикки, который уверял, что, кроме следов ночлега, необходимо оставить за собой сломанные ветки, содранную кору и отпечатки ног под ковром палых листьев.
И Фрир подумал, что это была самая странная часть всей операции: кучка измученных людей упорно плелась через тощий подлесок с единственной целью оставить за собой следы. Было во всем этом что-то призрачное, да и сами участники ее казались лишь жалкими тенями того отряда, который напал на грузовик. Словно после атаки прошли годы, и они безуспешно пытаются возродить дух подвига, свершенного в незапамятные времена.
Наконец Тикки объявил, что можно возвращаться, и кружным путем привел их к тому месту, где прятались остальные бойцы — человек двадцать. Какое облегчение для всех четырех снова влиться в большой отряд и избавиться от мучительной зависимости друг от друга, которая так тяготила их последние два дня! У каждого нашлись друзья, их накормили и напоили. Тек, сидя в кругу восхищенных почитателей, снял пулемет Брена и, положив рядом два диска, с ухмылкой смотрел, с каким любопытством разглядывают его трофеи.
Анг вскоре отошел туда, где сидел на корточках Куан; подвижной, несмотря на огромную толщину, он все делал с одинаковым азартом — сражался, ел и любил. Как ни странно, но между этими двумя — откровенным жизнелюбом Куаном и холодным аскетом Ангом — издавна существовала какая-то близость. Фрир держался особняком, чувствуя, что его перехитрили и здесь ему не найти поддержки в споре.
— Сегодня над поляной кружил вертолет, — сказал Куан.
— Твои люди были надежно спрятаны, надеюсь? Куан от души расхохотался.
— Да уж спортивные игры на открытом месте мы не устраивали.
— Тогда это может означать, — сухо предположил Анг, — что они присмотрели нашу просеку для сброса снаряжения.
Фрир не тронулся с места; он был достаточно близко, чтобы слышать все, что докладывал Анг, но к ним не подсаживался, решив, что раз его положение двусмысленно, то пусть уж так и будет.
Куан, покачиваясь на толстых ногах, как на упругих подпорках, вытащил из кармана рубахи смятую пачку сигарет и протянул Ангу, а потом Фриру, но тот отрицательно покачал головой.
Анг затянулся и, выпуская дым, . коротко доложил обо всем, что произошло.
— Мы засели у оврага, пятерых убили. По следу идут человек сорок или пятьдесят.
— Я послал Сами разведать, что они там делают.
— Правильно.
Куан снова засмеялся и треснул Анга по спине.
— Но это же замечательно! По твоему мрачному виду я решил, что все сорвалось.
— Одного из наших ранили, — поспешно вставил Фрир, точно это известие утаили нарочно. — Мальчика Тину. Пришлось оставить его.
— Тяжело ранен?
— В плечо. По-моему, началось гнойное воспаление. Надо послать за ним двоих людей.
Анг поднял голову.
— Завтра?
— Нет, сейчас же! — Все его скрытое возмущение вырвалось в этих словах.
Куан недоуменно переводил взгляд с одного на другого. Он чувствовал неладное, но не мог взять в толк, что происходит.
— Ну, не знаю, Мэтт. Сегодня вечером? Ты ведь понимаешь: завтра утром у нас каждый человек на счету.
Фрир не стал настаивать. Он только не отрываясь смотрел на Анга. Прежде чем ответить, Анг сделал ещё одну затяжку:
— Придется с этим повременить.
Не говоря ни слова, Фрир резко повернулся и пошел прочь, точно его единственной целью было дать Ангу последнее доказательство своей вины.
Немного погодя вернулся Сами и сообщил, что зеленые куртки разбили лагерь в часе ходьбы отсюда. Куан снова послал его в разведку на всю ночь, чтобы он как можно раньше предупредил, когда солдаты снимутся с места. Остальным велел отдыхать.
Фрир отошел подальше и расчистил себе место; надо лечь, вытянуться и попробовать хоть как-нибудь восстановить израсходованные за последние три дня силы; глаза он прикрыл рукой, точно желая забыть, какой ценой они добрались сюда. Где уж тут спать? Он был слишком измучен. И слишком терзался воспоминаниями об этих трех днях, чтобы уснуть.
Рядом в темноте рубили ветки — это Кирин устраивал себе постель из листьев и травы.
— Мы могли забрать с собой Тину, — с горечью сказал Фрир.
— Не знаю, Мэтт. Теперь, конечно, кажется так. А завтра будут еще убитые, — продолжал он, словно разговаривая сам с собой. — Смерть можно оправдать, если видишь, ради чего все это. Когда впереди цель, можно пойти на любые жертвы.
Помолчав, Кирин спросил:
— А ты считаешь, что мы проиграли войну?
— Мы не выигрываем. И я уже не представляю себе, что будет, если мы победим.
Они опять замолчали. Потом Кирин сказал:
— Все равно, это ничего не меняет. Ведь наше дело правое, побеждаем мы или нет.
— Но Тину в любом случае нельзя было оставлять. Он сжал рукой часы. За последние дни случилось многое, чего можно было избежать, но теперь это уже не исправишь.
— После нашего с тобой разговора я все думаю об одном, Мэтт. Я много думал, и вдруг мне пришло на ум, что спокойная совесть — это еще одна привилегия, от которой мне придется отказаться.
— Ну и что же — это тебе помогает? — с легким сарказмом спросил Фрир.
— Нет. Я бы не сказал. Но в последние дни я замечаю у себя какую-то внутреннюю раздвоенность — у тебя она тоже есть, Мэтт, — и вижу, как она превратилась в разногласия между людьми: на одной стороне оказались мы, на другой — Анг с Теком. И мне кажется, пусть внутри, в моей душе, будут какие угодно противоречия, но они не должны разделять людей, которые вместе идут к одной цели.