Он подошел последним и взял у нее миску. Она подняла глаза, еще раз улыбнулась и протянула руку. Сен торопливо пожал ее. И как всегда, его поразила хрупкость, которую он так часто замечал у ее соплеменников; но в Анне была та же сила и выносливость: юн знал, на что способна эта маленькая женщина.
Ели молча, изредка перебрасываясь словами. Когда опустели миски, подчищенные жадными пальцами, она прёдложила прибавки.
— Ешь, парень, — с полным ртом убеждал Тек Тину. — Вспомни, чем нас потчует Лин, и ешь до отвала.
— Вкусно!
— Тогда проси еще миску. — И Анне: — Видно, стесняется.
— Я не стесняюсь. Только не знаю…
— Это все вам, — успокоила она. — С тех пор как связной передал, что вы придете, я каждый день откладывала понемножку.
— А Сен? — спросил Фрир. — Ты сообщила ему?
— Он знает. Придет позже. Комендантский час отменен, но все равно ему надо быть осторожным.
Он пристально посмотрел на нее.
— Так же, как и тебе.
— Конечно.
— Не конечно, а непременно. В спокойных районах люди делаются беспечными.
— Будем надеяться, что беспечными окажутся они, — в голосе Анны послышались мрачные нотки.
— Они могут себе это позволить. — Он помолчал. — А что, под Кхангту все столько же войск?
— По-моему, да. Я не слыхала о передвижении. Сен знает точно.
Когда поели, Анна собрала миски и унесла в соседнюю комнату. Вернулась она с чайником и сладкими лепешками.
— Видал! — Тек подтолкнул в бок Тину. — Я ж говорил…
Она разлила чай и раздала лепешки. Потом постояла, приложив палец ко рту и нахмурившись.
— Что-то ведь надо было еще… Что ж это такое? — и сделала вид, будто вдруг вспомнила: — Ах да! Вот! — Она вытащила из кармана брюк две пачки сигарет и радостно засмеялась, глядя на просиявшие лица.
Первая глубокая затяжка после того, как долго обходился без курева, — ни с чем не сравнимое блаженство! Анна тоже закурила; счастливые, все дымили — маленький кружок, очерченный во тьме красными точками, единая электрическая цепь, вдоль которой то загораются, то гаснут лампочки.
Фрир потом вспоминал, как они вместе ели и вместе наслаждались сигаретами; это еще больше сплотило их пятерых, и главную роль, наверное, играла тут Анна. Но нет, лучше так не думать: это каким-то образом исключало его самого.
— Ради такого стоило два дня тащиться по джунглям, — вздохнул Тек. Он погасил сигарету и бережно спрятал окурок. — Все надо использовать, — ухмыльнулся он, глядя на Кирина. — А если можно, даже дважды.
Время от времени Фрир встречался глазами с Анной, и они улыбались друг другу. Тайный язык улыбок сказал им все. А вслух они обменивались лишь скупыми словами, которые могли слышать чужие уши.
— До нас дошли слухи, что несколько недель назад в городе были беспорядки.
— Это в войсках, — ответила она. — Кхангту — плохое место для солдат, когда им нечего делать. Тут проституток не хватает.
— А что случилось?
— Многих арестовали.
— Среди солдат — участников беспорядков?
— Нет, солдат не арестовывали. Устроили облаву на девушек и закрыли кабачки. Говорят, один местный купец по имени Джалал…
— Как же, знаю, — вмешался Тину, — у него самая большая лавка в городе.
— Вот-вот. Говорят, он открывает большой публичный дом, а женщин привезут из других городов.
— Уж пора бы им вывести часть войск из районов, которые считаются безопасными, — сказал Фрир. — Не сюда нагнали столько солдат, что нигде больше их не разместить.
— Пусть пригоняют! Чем больше этих зеленых кур будет, тем лучше, — засмеялся Тек. — Они тогда будут путаться друг у друга под ногами. Я вам рассказывал, как мы втроем, точно приклеенные, торчали у железной дороги, хотели ее перерезать?
— Кажется, рассказывал, — добродушно откликнулся Фрир.
— Так вот, — невозмутимо продолжал Тек. — Их части засели с двух сторон: одни — справа, другие — слева. Когда стемнело, мы разочек пальнули в тех, что справа, они в ответ бабахнули из всех орудий. Тут давай стрелять те, что слева. А мы под шумок убрались и оставили их палить друг в друга. Уж сколько часов прошло — мы далеко ушли, а позади все шла перестрелка. Но если будут прибывать все новые и новые части, — Тину нахмурился, — да еще прибавится бомбардировщиков…
— От воздушных налетов много треску, — согласился Фрир, — но разрушений особых не бывает.
И зачем только он сказал об увеличении войск? Это было бестактно, и Анг может решить, что у него пораженческие настроения.
— Вот что я тебе скажу, Тину. Солдат всегда думает о своей непосредственной задаче, а иногда это не только его право, но и долг.
— Это одна сторона вопроса, — сказала Анна. — И Фрир почувствовал, что она чем-то рассержена, не то его необдуманными словами, не то неуклюжими попытками исправить бестактность. — Но есть и другая.
Тину смотрел на нее во все глаза.
— С тех пор как я сюда вернулась, я все время думаю об одном, — продолжала она спокойно, но твердо. — Мы слишком мало их ненавидим. Конечно, мы знаем, что они захватили нашу страну, понимаем, что это беззаконие. Но этого мало. Мы должны ненавидеть так, чтобы наша ненависть была намного сильнее их презрения. У нас есть полное право ненавидеть — это я твердо знаю с тех пор, как слова столкнулась с ними, — но это право должно стать долгом!
И таким еле сдерживаемым гневом дышали ее слова, что после них воцарилось неловкое молчание. Она глянула на Фрира и отвела глаза, словно вдруг поняла, что косвенно упрекнула и его.
— Верно, — его удивило, что Кирин согласился с ней. — Мы должны так их ненавидеть, чтобы наши дети были свободны от этого гнева. Ведь мы воюем с ними, а нельзя бить врага, если не питаешь к нему ненависти. Чтобы убивать, надо себя не помнить от ненависти.
Фрира вдруг охватило отчаяние оттого, что он не ощущает ярости, которой охвачены все. А может, оттого, что они считают, будто он чужой, — от этого ведь тоже не легче.
— Да, — поспешил он согласиться. — Но я говорил только о создавшейся обстановке.
— Анализ обстановки нельзя считать правильным, если не принимаются в расчет настроения людей, — заявил Анг категорически.
— Я знаю их лучше, чем все вы, — Фрира вдруг взорвало. — У меня больше причин их ненавидеть, чем у вас!
Этим признанием он хотел показать, что он с ними, но оно лишь подчеркнуло его обособленность. Анг был прав: какие личные причины ни выдвигай, все действия диктуются условиями жизни каждого. По многим вопросам у них было полное единомыслие. Он — другое дело. Он вернулся сюда по своей воле. И если на него оказали влияние те же условия, то только потому, что он сам этого захотел. Вот почему Анг и не доверял ему: он не был обречен на эту жизнь силами, что держали за горло их.
Теперь Анна старалась перехватить его взгляд и терзалась тем, что неумышленно вытолкнула его из их рядов. А он отводил глаза.
Она встала.
— Я принесу еще чаю.
Тину поспешно вскочил.
— Можно, я помогу? Я понесу поднос.
— Не надо, — она улыбнулась. — Спасибо, но мне проще самой.
Фрир увидел, как мальчик снова опустился на корточки — юношеская горячность никнет при малейшем отпоре. И снова Тину заставил его почувствовать себя стариком.
— У нее болен отец, — пояснил он. — И его беспокоит, когда входят чужие.
— Я не знал.
Анна принесла второй чайник и, видно, решила перевести разговор на менее серьезную тему.
— Помните ярмарки, которые они всегда устраивали перед самым сезоном дождей?..
— Да, да, — закивал Тину, — базары и запахи там такие вкусные, народу толпы и — фейерверки. Мы каждый год, бывало, ждали их с нетерпением.