Однажды ночью, когда я уже потерял счет этим бессонным ночам, я сидел, с ненавистью глядя на целые тома различных статей, в которых значились цели расходования, и в которых я пытался найти лазейку. Лазейка все никак не находилась, и, в конце, концов, я не выдержал и истерично расхохотался.
— У меня только что родилась грандиозная идея: а почему бы не переименовать СБ в государственную лотерею? А что, чем не лотерея — на свободе или в тюрьме, или и того хуже? — в окружающей меня темноте мой голос и смех прозвучали зловеще. — Нужно хоть немного поспать, — приказал я себе и завалился тут же на диван в маленьком кабинетеке Милтона, в котором я и коротал эти бесконечные дни и ночи.
Наконец, я нашел лазейку. Можно было запросить средства на непредвиденные расходы, при нарушении целостности государственной безопасности. Что может быть непредвиденней теракта и увольнения почти всего штата сотрудников? Для выделения средств на эти самые неуточненные непредвиденные расходы необходимо было провести целый ряд заседаний, на которых расходы признавались непредвиденными, и переговорить с огромной кучей различных министров, чтобы оговорить объем непредвиденности расходов, чем я и занялся, а что делать? Выбора-то у меня особого не было.
И вот теперь я сидел в конце моего забега в приемной министра финансов, который должен был мне предоставить все необходимые бумаги для того, чтобы на счета СБ упала очень даже приличная утвержденная непредвиденная сумма из которой я не позволили никому отпилить ни кусочка. Ко времени принятия решения я был уже на таком взводе, что ни о какой дележке не могло быть и речи. Самое главное заключалось в том, что нигде не было оговорено, на какие именно нужды СБ выбила себе эти суммы. Непредвиденность она такая, неопределенная. Как же часто мне за это время приходилось угрожать, льстить, лгать, послушно оценивать взглядами одинаковых секретарш, восторгаясь вкусом хозяина очередного кабинета, и снова и снова пить кофе… за эту неделю я повзрослел, как мне кажется, лет на десять, если не больше. Осталось всего ничего, подождать, пока министр Дэвидсон выпьет, наконец, все успокаивающие капли и подпишет бумаги, гарантирующие мне так необходимые всем нам деньги. Но ничего, ждать за эту неделю я тоже научился.
— Мистер Нейман, — я неохотно приоткрыл глаза. — Министр Дэвидсон может вас принять.
Ну вот и все, завтра можно будет начать заключать договора, приступать к планированию и отдать уже распоряжение о вскрытии офицеров. Остальных погибших пришлось под давлением родственников отдать для погребения, иногда даже не проводя аутопсию. На это я пошел легко, потому что вряд ли у случайных жертв мы что-нибудь обнаружили бы. А ведь получается, что практически все жертвы, кроме офицерского состава, были именно что случайными. Милтон же с остальными тремя все еще находились в холодильниках морга Центральной больницы Хавьера и ожидали обязательной аутопсии в присутствии меня и Эвана. Но все это завтра, потому что сейчас я заберу бумаги, отдам их в новоиспеченный финансовый отдел, где трудились несколько гномов, которых мне посоветовал Гринвудст, и завалюсь спать. А когда посплю, я пойду пофлиртую с собственной женой, а уж потом… все остальное.
Забрав документы и не позволив пухлому субъекту, которым являлся министр финансов Дэвидсон, хоть что-то булькнуть в сторону этих денег, я, как и обещал себе, забросил бумаги к финансистам, у которых в каждом глазу зажглись калькуляторы, когда они едва ли не вырвали у меня из рук пакет с документами. Один из гномов, занимающийся расследованием непонятных движений средств на счетах до пожара, оторвал от бумаг мутный взгляд, посмотрел на меня и отрицательно покачал головой. Что же, я и не думал, что это будет быстро.
После этого я направился привычной дорогой в кабинет, который уже называл своим, чтобы забрать кое-какие бумаги. Сон сном, а поработать сегодня еще было нужно.