– Сделай что-нибудь, – попросила Катрин.
Я отошел от очереди и пошел ловить частника. Я никогда не делаю этого, только для Катрин. На углу я увидел пустую машину и превратился в Юрия Никулина.
– Куда тебе? – спросил шофер, когда я сунул голову Никулина в окошко.
– В Сокольники.
– Садись, Юра, – пригласил шофер.
Я позвал Катрин, и она спросила меня, когда мы шли к машине:
– Ты кого ему показал?
– Юрия Никулина, – ответил я.
– Правильно, – одобрила Катрин. – Он будет горд, что возил тебя.
– Ты же знаешь…
– Что-то давно тебя в кино, Юра, не видел, – сказал шофер, наслаждаясь доступностью общения со мной.
– Занят в цирке, – объяснил я.
Мне приходилось все время думать о нем, хотя я предпочел бы смотреть на Катрин. Катрин веселилась. Она прикусила нижнюю губу, и кончики острых клыков врезались в розовую кожу. Шофер был говорлив, я дал ему рубль, и он сказал, что сохранит его на память.
Под большими деревьями у входа было прохладно и все места на лавочках заняты. Впереди, за круглым бассейном, поднимался купол, оставленный американцами, когда они устраивали здесь выставку. Теперь тоже была выставка «Интер что-то-71». Я подумал, что если Гуров прочтет наш с Крогиусом доклад к понедельнику, то во вторник приедет в лабораторию. Крогиус сам не понимал, что мы натворили. Я понимал.
– Пойдем левее, – предложила Катрин.
В лесу, изрезанном тропинками, у какого-то давно не крашенного забора Катрин постелила две газеты, и мы сели на траву. Катрин захотела пива, и я достал бутылку из портфеля. Я купил ее по дороге с работы, потому что подумал, что Катрин захочет пива. Открыть бутылку было нечем, и я пошел к забору, чтобы открыть ее о верх штакетника. Перед забором была большая канава, и я подумал, что могу ее перелететь – не перепрыгнуть, а перелететь. Но на тропинке показались две женщины с детскими колясками, и я перепрыгнул через канаву.
– Ты хотела бы летать? – спросил я Катрин.
Катрин посмотрела на меня в упор, и я заметил, как ее зрачки уменьшились, когда в них попал солнечный свет.
– Ничего ты не понимаешь, – фыркнула она. – Ты не умеешь читать мысли.
– Не умею, – согласился я.
Мы пили пиво из горлышка и передавали друг другу бутылку, как трубку мира.
– Очень жарко, – пожаловалась Катрин. – И все потому, что ты не разрешаешь мне закалывать волосы.
– Я?
– Ты сказал, что тебе больше нравится, когда у меня распущенные волосы.
– Мне ты нравишься в любом виде, – заверил я.
– Но с распущенными волосами больше.
– С распущенными больше.
Я принял ее жертву.
Катрин сидела, упершись ладонью в траву, рука у нее была тонкая и сильная.
– Катрин, – предложил я, – выходи за меня замуж. Я тебя люблю.
– Я тебе не верю, – сказала Катрин.
– Ты меня не любишь.
– Глупый, – сказала Катрин.
Я наклонился к земле и поцеловал по очереди все ее длинные загорелые пальцы. Катрин положила мне на затылок другую ладонь.
– Почему ты не хочешь выйти за меня замуж? – спросил я. – Хочешь, я буду всегда для тебя красивым? Как кинозвезда.
– Устанешь, – сказала Катрин.
– Давай попробуем.
– Я никогда не выйду за тебя замуж, – вздохнула Катрин. – Ты пришелец из космоса, чужой человек. Опасный.
– Я вырос в детском доме, – объяснил я. – Ты знаешь об этом. И я обещаю, что никогда не буду никого гипнотизировать. Тебя тем более.
– А ты мне что-нибудь внушал?
Она убрала ладонь с моего затылка, и я почувствовал, как ее пальцы замерли в воздухе.
– Только если ты просила. Когда у тебя болел зуб. Помнишь? И когда ты так хотела увидеть жирафа на Комсомольской площади.
– Ты мне внушал, чтобы я тебя любила?
– Не говори глупостей и верни на место ладошку. Мне так удобнее.
– Ты врешь?
– Я хочу, чтобы ты в самом деле меня любила.
Ладонь вернулась на место, и Катрин повторила:
– Я тебе не верю.
Мы допили пиво и поставили бутылку на виду, чтобы тот, кому она нужна, нашел ее и сдал. Мы говорили о совсем ненужных вещах, даже о Татьянином отчиме, о людях, которые проходили мимо и смотрели на нас. Мы вышли из парка, когда стало совсем темно, и долго стояли в очереди на такси, и когда я проводил ее до подъезда, Катрин не захотела поцеловать меня на прощание, и мы не договорились о завтрашней встрече.
Я пошел домой пешком, и мне было грустно, и я придумал вечный двигатель, а потом доказал, что он все-таки не будет работать. Доказательство оказалось очень трудным, и я почти забыл о Катрин, когда дошел до своей улицы. И тут я понял, что, когда я приду домой, зазвонит телефон и Крогиус скажет, что у нас ничего не выйдет. Мне не захотелось обходить длинный газон, и я решил перелететь через него. Летать было непросто, потому что я все время терял равновесие, и поэтому я не решился взлететь к себе на четвертый этаж, хотя окно было раскрыто. Я взошел по лестнице.
Когда я открывал дверь, то понял, что кто-то сидит в темной комнате и ждет меня. Я захлопнул за собой дверь, не спеша закрыл на цепочку. Потом зажег свет в прихожей. Человек, который сидел в темной комнате, знал о том, что я чувствую его, но не шевелился. Я спросил:
– Почему вы сидите без света?
– Я вздремнул, – ответил человек. – Вас долго не было.