- Разослать дозоры всюду, - приказал принц Эрвин, собрав своих офицеров. - Найдите Эйтора, живого или мертвого! Я осыплю золотом того, кто принесет мне его голову. Но того, кто посмеет упустить ублюдка, предам самой мучительной и долгой смерти! Эйтор не мог уйти далеко, он где-то поблизости, и если не мешкать, уже скоро эта война закончится. Идите, и не смейте возвращаться, не исполнив мой приказ!
Войско победителей продолжало зализывать раны. Потери были велики, лекари, подвизавшиеся при армии Эрвина, сбивались с ног, пытаясь помочь всем раненым бойцам. И если за каждым рыцарем ухаживала целая свита из умелых слуг, простые воины чаще всего умирали, истекая кровью, но, так и не дождавшись помощи. И вместо лекарей все чаще среди страдающих людей появлялись жрецы Гереха, спешившие прочесть над умиравшими короткую молитву. Исцелить их мог один человек - маг Кратус, но сейчас чародей был поглощен иными заботами. Оставалось надеяться лишь на чудо.
Очнувшись и открыв глаза, Рупрехт увидел над собой полотняные своды шатра. Где-то рядом гудело людское многоголосие, слышался звон металла - воины правили свое оружие и доспехи. Первой мыслью мага было то, что люди короля все-таки смогли вытащить его с того холма, лишившегося чувств, не помнившего себя, не бросив в беде того, кому были обязаны жизнью. Но чародей сомневался, что беглецы, разгромленные, преследуемые по пятам полным ярости врагом, могут вести себя так шумно, находя время, чтобы ставить шатры и обустраивать лагерь. А еще мгновение спустя Рупрехт ощутил в груди, там, где прежде привычно теплился огонек, пустоту, и едва не закричал в голос. Магия в нем умерла.
Это было страшнее всего, страшнее, наверное, чем даже сама смерть, ибо едва ли после смерти человек свойственно перебирать свои ощущения. Та сила, что привычно текла по жилам Рупрехта, та, что даровала ему способности, недоступные простому смертному, та, к которой он уже так привык, исчезла. Внутри поселилась пустота, сосущая, наполняющая тело холодом.
- Очнулся? - раздавшийся над ухом голос заставил мага вздрогнуть, повернув голову к говорившему. - Давно пора. Хотя, признаться, после того, что ты там устроил, просто чудо, что ты вовсе остался жив. А Улиар, видимо, был все же не прав, как и Ардалус. Линзе, оказывается, можно противостоять, хотя тебе, как вижу, пришлось заплатить немалую цену. И, право, я не знаю, выбрал бы я смерть, или, как ты, такую жизнь, когда в один миг превращаешься из хозяина мира в полное ничтожество.
Незнакомец, продолжая говорить, обходил кругом покоившегося на неразстеленном ложе Рупрехта, и маг смог увидеть его. Это был невысокий, еще довольно молодой, но бледный, точно после продолжительной и тяжкой болезни, какой-то бесцветный человек. Он был не вооружен, одет скромно, точно простой слуга, но в глазах этого человека сверкал огонь силы. Волны силы исходили от него, и даже сейчас Рупрехт не мог не ощутить это. А еще он увидел на челе незнакомца тонкий венец, словно вырезанный из горного хрусталя, и уже не смог отвести от него взгляд.
- Линза, - прохрипел, с трудом разлепив губы, Рупрехт. - Это не сказка.
- О, конечно, нет, - усмехнулся, оттопырив нижнюю губу, незнакомец. - Просто многим свойственно верить только в то, что они видели, к чему могут прикоснуться. А я поверил в сказку, в древнее предание, и теперь могу торжествовать победу.
- Значит, ты и есть Кратус, ученик Ризайлуса, - чуть окрепшим голосом произнес маг. - Как же давно мы не встречались.
Кратус нахмурился, в упор взглянув на своего пленника:
- Откуда ты знаешь моего учителя? Кто ты такой? И откуда ты можешь знать меня?
- Все просто, - через силу ухмыльнулся Рупрехт. - Когда-то - это было очень давно - мы вместе с твоим учителем постигали тайны магии. Но он избрал путь познания, я же решил повидать мир, да так и не смог остановиться, по сей день скитаясь всюду. Однажды судьба свела меня и с тобою, Кратус, - усмехнулся он, и добавил: - Можешь называть меня Рупрехтом, здесь все знают меня под этим именем.
Маг, прищурившись, впился взглядом в лицо Рупрехта, бледного, осунувшегося, похожего сейчас на давно не пившего крови вампира, до восхода солнца не успевшего добраться до своей любимой пещеры, сырой и темной. И во взгляде чародея Эрвина что-то изменилось.
- А ведь верно, будь я проклят, - воскликнул он. - Мне и впрямь знакомо твое лицо. Но где, когда мы могли встречаться?
- Что ж, я освежу твою память, - ответил Рупрехт. - Вспомни Келот и грецога Арамито. Ведь это имя еще о чем-то говрит тебе, не так ли?
- Проклятье, - удивленно вскричал Кратус. - Так это был ты?
Они оба помнили тот день, отделенный от настоящего времени долгими девятью годами.
Герцог Арамито, сидя верхом на громадном жеребце, с нескрываемой радостью смотрел, как его полки выстраиваются в линию, лицо к лицу с воинами графа Тульмано. Закованная в сталь конница кондотты обратила острия своих клиньев, не знавших преград в яростной атаке, против латников графа, живой стеной ставших напротив. Солнце, высоко поднявшееся над холмами, играло на их кирасах и увенчанных султанами павлиньих перьев шлемах, на остриях длинных копий и извлеченных из ножен клинков, разбиваясь мириадами янтарных искр о начищенную до блеска, оточенную, точно бритва, сталь. Сталь, которая в следующий миг должна была обагриться кровью, с наслаждением, точно могла испытывать чувства, словно живое существо, впившись в чужую плоть.
Всадники, застывшие лицом к лицу, друг напротив друга, в какой-то полутысяче шагов, казались отлитыми из бронзы статуями, сверкавшими в свете солнца. Над головами их топорщился лес копий, на концах которых трепетали пестрые вымпелы, а еще выше реяли полотнища знамен. Воины нетерпеливо тискали рукояти мечей и древки копий, ожидая сигнала к атаке. Они слишком долго ждали этого боя, и теперь были полны решимости здесь и сейчас завершить спор.
- Их много, очень много, - пробормотал один из рыцарей, вместе с самим герцогом наблюдавших за тем, как строятся для битвы войска. - Пять сотен всадников, не меньше.
- Шесть, - коротко бросил Араминто. - И еще девять сотен наемной пехоты. Против наших трехсот латников и горстки ополченцев.
Они встретились на берегу мелкой речушки под названием Филор, делившей надвое холмистую равнину. Местом боя была выбрана широкая долина, на западе как раз утыкавшаяся в реку - там через Филор был перекинут мост, деревянный, но производивший впечатление прочного и надежного - а на востоке раздававшаяся в стороны, образуя лесистую равнину.
Позиции герцога располагались как раз на востоке, и потому, при всем желании, он не мог ударить врагу в тыл, поскольку тыл был надежно защищен рекой. Оставалось одно - атаковать в лоб, бросив в бой всех воинов и надеясь, что удастся прорвать строй врага раньше, чем он замкнет наступающих в кольцо, из которого уже не будет выхода.
- Напрасно мы приняли бой, ваша светлость, - мрачно произнес все тот же рыцарь, один из малочисленной свиты, сопровождавшей Араминто. - Стоило дождаться подкрепления. Еще два дня - и у нас было бы всадников больше, чем у графа, а вместо этого вы кидаетесь в пекло, очертя голову. Тульмано ведь нарочно заманил нас в ловушку, убедив всех, что бежит, опасаясь битвы, а вместо этого приведя нас к своей армии.
Вместе со своими командирами герцог, расположившись на правом фланге боевых порядков, следил за действиями врага, кажется, заранее уверившегося в своей победе. Воины графа Тульмано рвались в бой - это было видно невооруженным глазом, - спеша первыми сойтись в поединке с противником, ведь у герцога было так мало бойцов, что, казалось, на всех их просто не хватит.
- Да, ублюдок действительно смог собрать немалые силы, - кивнул герцог. - Он вывел на поле множество наемников, свою дружину, отряд своих вассалов. Он думает, что задавит нас числом, - зло воскликнул Араминто. - Но глупец сегодня умрет. Я прикончил его папашу, так теперь отправлю к Гереху и сыночка. И будь у него не шестьсот, а все шесть тысяч латников, это не поможет ему, будь я проклят! Мы победим, и никак иначе!