— А как их отличить, слепого от зрячего? — задал я резонный вопрос.
В туманных коконах окончательно сформировались коренастые личности с увесистыми дубинами или топорами в руках. Пока еще на их, изъеденных червями и тленом, лицах, хранилась одинаковая маска безразличия. Но, то один, то другой уже пытались открыть глаза и с шумом втягивали в себя носовыми дырами воздух. Типа, принюхивались… Спрашивается, что они хотели почуять, если сами смердели так, что аж в глазах щипало?
— Те твари, что сейчас вдоль дороги выстроились, обычные трупаки, — объяснил Торус. — Они для нас, можно считать, совершенно безопасны, только воняют сильно. Главное не приближаться на расстояние удара. Присмотрись внимательнее, видишь, они все безногие — и останутся такими пока хоть один солнечный лучик на небе светит. Зато, когда окончательно стемнеет, упаси Создатель, с такой компанией встретится. Очень уж неохотно они во второй раз погибают. И оружие их, все как есть, трупным ядом изгваздано. Достаточно царапины, чтоб человек болеть начал, а если много ран, то и помереть недолго. А упыри — те помельче будут. Как огромные псы. Но, зато и ловчее, заразы. И если от трупака можно убежать или отбиться, то встреча с упырями в одиночку — смерть верная. Втроем или вчетвером — став друг к другу спинами и обрызгав обильно вокруг землю водой свяченной — еще будет шанс до утра продержаться. Но если всерьез наваляться…
Тут один из окончательно прозревших зомби взмахнул топором, пытаясь дотянуться до проходивших мимо него людей, но длинны рукояти не хватило на добрый локоть. И ржавое, зазубренное лезвие только прогудело в воздухе, заставив ослика перейти на мелкую рысь.
Не удержавшись, я вынул из ножен меч и, выждав, когда трупак повторит попытку, резко рубанул по запястью, удерживающему оружие. Топор упал на землю вместе с кистью. Ничего особенного…
— Эй, герой, не задерживайся! — крикнул Торус. — Всех не изрубишь, а время уходит. Видишь, у многих уже колени появились, а у некоторых и ступни отрастают!
К тому времени мы миновали ель, и за сломанной осиной, в живой изгороди действительно открылась боковая тропа, в конце которой виднелся небольшой, освещенный двумя факелами, вход в грот.
— Добрались, слава Создателю! — облегченно вздохнул проводник, едва поспевая за осликом, который едва на третий аллюр не перешел, учуяв пристанище. — Сюда этим тварям хода нет!
— Волшба или другое что? — полюбопытствовал я.
— Это очень древнее убежище. Путники столько раз тропу к нему свяченой водой кропили, а выжившие люди — поутру возносили Создателю благодарственную, что любое умертвие, ступив на эту землю, на пепел сгорает. Они, особенно трупаки, все равно прут, но дойти не могут. Не поверишь, Игорь, иной раз за ночь их столько тут погибает, что смотрителю убежища даже дверь пришлось полотном внутрь перевесить. Утром, из-за наваленной груды пепла, створки не открывались. А тварей, меньше не становиться. И так будет пока, кто-то чернокнижника из Храма Создателя не прогонит и Зерно Тьмы с алтаря не сбросит…
Проводник покосился на меня, мол — теперь понимаешь, зачем ты здесь, — Игорь Ракитин, рекомый Разрушителем? Потом толкнул плечом совершенно неприметную, в стремительно надвигающихся сумерках, да к тому же спрятанную в каменной нише дверь, открывавшую вход в пещеру.
— Заходи. Тут нам и ужин, тут нам и ночлег. Ну, а завтра, с рассветом, дальше двинемся.
Закрыв, плотно прилегающую к косяку, изрядно обгоревшую снаружи и исцарапанную когтями дверь на обычную щеколду, я обратил внимание на, начертанный мелом, косой крест. Привычный символ христианства, тут был немного видоизменен и вписан в двойной круг, но, судя по всему, нанесен на внутреннюю сторону тяжелой дубовой створки с той же целью, что и верующими моего мира: удержать нежить на улице. Видимо, одной только прочности дерева было слишком мало.
Само убежище представляло собой искусно приспособленную под человеческое жилье, не слишком просторную пещеру, но вполне достаточную, чтоб худо-бедно приютить содержимое тройки деревенских изб вместе с хозяевами. Тут был и загон для скота с несколькими животными и парой дюжин пернатой живности, а также небольшой сеновал и кладовую. Соответственно, дух внутри убежища стоял едко-пряный, пощипывающий глаза, несмотря на явственно ощутимый сквознячок и что-то еще. Будоражащее сознание, хотя еще не опознанное.
Но люди, обитавшие здесь, похоже, настолько притерпелись к стойкому смраду, что совершенно не обращали на него внимания. Кстати, как и на вошедших в убежище путников… На нас, то есть.
Вот только, если первое обстоятельство, еще можно было истолковать многолетней крестьянской привычкой, то полное равнодушие к незнакомцам, в том числе и со стороны детей, настораживало. И чувство это становилось все острее, по мере того, как я всматривался в лица обитателей пещеры.
Света от десятка почти не чадящих факелов хватало, чтоб разогнать тьму, но я никак не мог себе представить, что кто-то живет вот так всю жизнь.
Очевидно, проводник угадал мои мысли, и объяснил, не дожидаясь вопроса:
— Днем здесь гораздо светлей, да и воздух чище. Наверху свода находиться несколько отверстий, которые на ночь закрывают такими же, как дверь, крепкими и освященными знаком Создателя ставнями. И хоть не было еще случая, чтобы умертвия взбирались наверх, но — береженного и Создатель бережет. Лучше немного потерпеть вонь, зато проснуться целым и невредимым. Верно?
— Безусловно… — согласился я, вспоминая кое-что, не слишком приятное, из земной жизни. В стреляющих горах… — Опыт лучший советник. И если люди, живущие здесь, поступают именно так, а не иначе, значит — их выбор себя оправдал.
'Битье определяет сознание и способ маскировки…' — подсуетился внутренний голос, но я не отреагировал. Не до пикировки сейчас.
— Да это и не важно, Торус. Пусть себе ночуют, как привыкли. Странно — другое. Их глаза, их взгляды…
— А что с ними не так? — недоуменно переспросил землепроходец, вглядываясь в лицо ближайшего человека.
— Они тусклые…
— Да, ну, глупости… — фыркнул Торус. — Тебе показалось. Это из-за факелов. Надо же такое придумать, — он покрутил головой и еще раз насмешливо фыркнул. — Тусклые…
— Я не выдумываю, присмотрись… Они совершенно безжизненные… — продолжил я, ощущая, как сострадание и ненависть наполняют сердце. — Как у того, кто потерял всяческую надежду на спасение. Эти люди не живут, а выживают. К тому же — они напуганы и смертельно устали. Я знаю, о чем говорю. И самое страшное, что это продолжается из года в год, из поколения в поколение… — я с трудом сглотнул. — Это даже не пытка, Торус, это самое изощренное издевательство над человеком, о котором мне приходилось слышать… И тот, кто сотворил подобную мерзость, не заслуживает никакого снисхождения, кем бы он ни был. Я найду его и уничтожу, клянусь!
* * *
Вообще-то не в моей натуре разбрасываться пустыми обещаниями, но сейчас в груди клокотала настоящая ярость. Нет, я и сам далеко не ангел, но всегда считал непреложной одну простую истину, что смертельного и непримиримого врага можно и должно убить, а вот издеваться над безоружным — подло и недостойно. Тем более, над мирным населением, чаще всего, совершенно не по своей воле очутившимся в зоне боевых действий. Так что, помимо задания Арагорна и прочих пророчеств, к Темну у меня теперь появился личный счет.
Торус указал мне свободное место, а сам повел Баруха в загородку для скота. Судя по тому, что этот угол пещеры, сравнительно уютный, никто не занял, — здесь было постоянное место обитания самого Торуса, либо территория гильдии землепроходцев.