— Настолько, что жизнь любого из нас больше не имеют значения.
Глава восемнадцатая
Владивой сел, и со стоном ухватился обеими руками за больное место. Странно, вроде и пили вчера всего ничего — кувшин на двоих, а голова болела так, словно нею долго и увлеченно колотили о землю. Да и странное какое-то похмелье получается: голова раскалывается, а все что было — он помнит до мельчайших подробностей. С того самого момента, как незнакомый воин выпрыгнул из костра, едва не опрокинув котелок с кашей. Хотя, почему именно с той минуты? Яркой, конечно, но о своем избрании Ханджаром и Ханом Вольной Степи он разве позабыл? Или — о празднике? Помнит. И очень отчетливо. Как и о Артасе, который заявился на торжество под личиной Али Джагара и приказал Владивою любой ценой остановить Разрушителя. Не дать ему пройти сквозь Барьер! А он?
Владивой еще более отчетливо, словно переживая заново, вспомнил свой поединок и разговор с Игорем. Так почему же он все-таки нарушил данное Артасу обещание и пропустил виконта? Что заставило его принять такое решение, отлично понимая, что подобное самовольство вряд ли понравится богу?
— И как? Нашел причину?
В голосе, задавшем вопрос, было столько неподдельного участия, что Владивою он показался отзвуком собственных мыслей. И барон только кивнул. Лучше бы он этого не делал. Боль полыхнула в мозгу, как костер от охапки сухой хвои.
— Тихо, тихо… — произнес тот же голос. — Не надо резких движений. Потерпи еще чуток, скоро пройдет. Я же не знал, что ты после переноса… Лучше словами. Итак, Артас велел тебе остановить Игоря, но ты почему-то этого не сделал. Вернее — даже не попытался задержать его. Если не засчитывать в попытку ваше совместное возлияние и небольшую фехтовальную разминку перед этим. Для аппетита. Так, почему? Отвечай смело, Ханджар, как на духу. Я на твоей стороне, просто хочу понять причины, по которым обычный смертный, при этом — далеко не праведник или борец за идеалы, осмеливается нарушить волю бога. Отчетливо понимая, что вознаграждения за это не будет, а наказание воспоследует обязательно.
— А ты кто? — Владивой сидел неподвижно, даже глаза не открыл. Подсознательно понимая, что все равно ничего не увидит. — Какого сословия?
— Это имеет значение?
— Имеет. Впрочем, можешь не отвечать. Дворянин подобного вопроса попросту не задал бы.
— Намекаешь на честь?
— Почему намекаю? Именно о ней и говорю.
— Занятно… — хмыкнул все еще невидимый собеседник. — А где же была твоя дворянская честь в истории с Анжелиной? Напоминать не надо?
— Не надо… Но и ответа не жди. А вот то, что именно этот поступок дал повод Артасу записать меня в подлецы, я понимаю не хуже других. Но, он ошибся… Семейные неурядицы и чувство долга — вещи разные. Зелен-Лог зажат между островитянами и прячущемся в Запретных земля безумце, харцызов я не считаю, это всего лишь пена на волнах, как между наковальней и занесенным молотом. И уже слишком долго ничего не происходит. Значит, ждать недолго… Рука устанет, и молот рухнет вниз… И если у кого-то есть хоть малейший шанс изменить ситуацию к лучшему, я — препятствовать не стану.
— Но почему ты решил, что Игорь сможет победить?
— А зачем тогда ему мешать? Ограду строят, чтобы овцы не разбежались, а волкодава у ворот совсем по другой причине садят.
— Занятное сравнение. Так и видится вор или волк. Игорь бы оценил.
— Я словами играть не обучен, — пожал плечами Владивой, — не хранитель. Но ты меня понял. Зачем я понадобился Артасу, почему он сам не встретил Игоря у прохода? Вот я и подумал: уж если бог не может остановить воина, значит, тот все-таки не совсем обычный ратник, а кое-что умеет. Так пусть попробует. А что до мертвяков, полчища которых якобы хлынут в Степь, когда падет Барьер, — то и тут лучше времени ждать не приходится. Зря что ли в Кара-Кермене Ханджар объявился? Вольница вольницей, но лучше харцызов пока воинов нет. Разберемся…
— Кстати, о харцызах. Они сейчас Дубров осаждают.
— Как Дубров?!
Владивой мигом позабыл и о головной боли, и о тьме в глазах. Едва сдержался, что на ноги не вскочил. И правильно сделал, бельмо из густой пелены, никуда не делось. Посерело только чуток.
— А чему ты удивляешься? Эта крепость ближе всех к Проходу. Вот и постановила старшина: дать воинам размяться. Заодно и Хана своего прощупать в последний раз. Выяснить: с кем ты, действительно ли предан Вольному Степу, или все еще за баронский венец цепляешься?
— Мне надо к ним!
— Успеешь. Да ты не волнуйся, Секирник добрый атаман. Город и без тебя возьмут…
— Если харцызы возьмут Дубров, то…
— Да ничего особенного не случится. Отступников всех вырежут. Мужиков изобьют. Девок и баб… Ну, это и так понятно. А если ты о Анжелине беспокоишься, то не надо. Медведь историю Владивоя знает, так что баронессу не тронут. Тебе в подарок привезут.
— Ты не понимаешь! Этого нельзя допустить?
— Вот как? И почему?
— Кара-Кермен и Турин как два рассорившихся брата. Могут навек разойтись, а могут и помирится. Сейчас между ними много кривды, но вся она не слишком обидная. При желании, можно и забыть… Но, если прольется такая большая кровь — это уже никогда не удастся простить. А поодиночке ни Зелен-Логу не устоять перед островитянами, ни Степи не выжить. Даже, если с мертвяками управимся, то там — дальше что?
— Ты в этом уверен?
Владивою показалось, что на него пахнуло каким-то странным дымком. И горьким, и приятным одновременно. Как табачный, но совсем чужой, непривычный.
— Да.
— Ну, тогда сам со своим войском и разбирайся. Заодно и сам решишь окончательно: кто ты — Ханджар или барон?
* * *
У слепого человека остальные чувства обострены настолько, что почти заменяют зрение. Владивой, конечно, не ослеп, но и с закрытыми глазами, сразу понял, что он больше не в степи. Секунду выждал, так, на всякий случай, — а потом осторожно, сквозь прищуренные веки взглянул на мир.
Он сидел на обочине дороги к своему бывшему замку. Кстати, очень удачно. Именно с той стороны, где росли деревья. А потому, хоть Владивой и слышал гул множества голосов совсем рядом, но никого не видел. Как и его самого пока никто не заметил. Что не могло не радовать. Мало ли как харцызы восприняли б такое необычное появление своего Хана? Возможно — это только утвердило бы их в мыслях о божественности Ханджара, а возможно — и наоборот? Владивой не зря упоминал о похожести Вольной Степи и Зелен-Лога. И тут, и там все знали о чернокнижнике Темне и запрете на магию.
Владивой встал, оправил одежду, взял под уздцы коня, тоже любезно доставленного сюда неизвестным собеседником, и не спеша двинулся к повороту, за которым уже должно было показаться предместье и стены замка.
Долг побыть в одиночестве ему не дали.
Откуда-то спереди послышался громкий свист. Один, второй…, и на дорогу высыпал с десяток вооруженных копьями харцызов. Все как один молодые парни, но даже они узнали своего Хана. Поэтому поклонились издали, подождали немного: не будет ли какого приказа? А потом, так же молча, снова скрылись в подлеске.
А там и Владивой вышел на прямой отрезок дороги.
Картина, открывшаяся ему, напоминала ярмарочный балаган. Прямо посреди тракта, валялся воин в доспехе, у него на груди стоял какой-то юноша, а вокруг толпилось несколько десятков степняков вместе с есаулом. Широкую спину Медведя не узнать было невозможно и с куда большего расстояния.
Помня о том, что всадник, возвышаясь над пешим, внушает дополнительное уважение (давал себя знать опыт барона), Владивой заскочил в седло и послал коня вперед. Теперь его заметили и все остальные.
Медведь сперва кинулся было с распростертыми объятиями, но вовремя вспомнив, что они не на заимке Али Джагара, сунул ладони за пояс и степенно поклонился.
— Что тут происходит, есаул? — чуточку надменно, как и надлежит Хану, но не пережимая, чтоб не раздражать свободолюбивых харцызов, поинтересовался Владивой. Указывая подбородком сразу на неподвижного воина и незнакомого парня. — Это кто?