— А как это поняли вы? — растерянно и задумчиво потер подбородок Остромысл.
— У нас магия находится под контролем Ордена. Все, кто проявляет способность к использованию Силы, проходит обучение в стенах монастырей.
— Как в Оплоте…
— Верно. Только вы своих учеников пугаете, а мы учим использовать не саму Силу, а лишь ее фон. И тогда, ткач, на станке с начертанными выпускником монастыря рунами, и напевая в работе специально заученную песенку, производит ткань, которая не промокает, летом — холодит, а зимою — греет. Пекарь выпекает хлеб, что не черствеет месяцами. Фундамент, уложенный под присмотром одного из братьев, никогда не просядет и не треснет… Лекарь, прописав лекарство, учит больного принимать его вместе с благодарственной молитвой, в которую включены определенные слова. И болезнь, на излечение которой понадобилась бы неделя, а то и больше — отступает за два-три дня.
— Невероятно…
— Но это так, Мастер. А главное, что все это мелкое волшебство, совершенно не затрагивает поток Силы и не приводит к его возмущению. Мне жаль, но ваши основатели Оплота Равновесия ошиблись. И Моровица за эту ошибку наказала весь Зелен-Лог.
От столь ошеломляющего и ужасного обвинения, Остромысл даже не заметил, как вскочил на ноги, и по давней, уже полузабытой привычке, стал вышагивать по комнате.
— Нет, этого не может быть! Это совершенно невозможно!.. Да, в той страшной битве погибли не только маги, но и почти все старшие ученики! И все-таки, даже на уровне тех, кто остался, не все же были полными идиотами и трусами!
От волнения он почти кричал и как не был крепок сон королевы, Беляна все-таки что-то услышала и беспокойно заворочалась.
— Мастер Остромысл, — король шагнул к хранителю и взял его под руку. — При всем уважении к вам и проблеме, которая сейчас занимает ваш разум, давайте все же перейдем в библиотеку. Там и продолжим обсуждение.
— Что? — тот непонимающе посмотрел на короля. Потом огляделся. Перевел взгляд на свои ноги и окончательно пал духом. — Да, да… Конечно. Пойдемте, Ваше Величество. Да, Магистр — вы правы, это не просто глупость. Это самая безжалостная гримаса и насмешка Судьбы.
— Магистр? — теперь пришла очередь Ладислава хлопать глазами.
— Глава Ордена 'Благоденствия', - кивнул Остромысл. — Не настолько уж я дряхл и немощен, чтобы не понять, кто передо мной. И пусть на островах не используют магию, но тот, кто умеет ею управлять, всегда полон Силы. И если большинство посвященных соразмерны с кувшинами или бочонками, то Магистр глубокий и полноводный колодец.
— Спасибо, за оценку, Мастер, — изобразил легкий поклон тот. — Вы и сами, тот еще резервуар. Не скажу, что бездонный, но такой объем мне еще не встречался. По старинной классификации — уровень архимага, не меньше. А что до королевы, то не беспокойтесь… — он быстро шагнул к ложу и почти мимолетно прикоснулся к челу женщины. — Она проспит до самого утра и проснется совершенно здоровой. Даже если вы решите затеять здесь рыцарский турнир. Но вы, конечно, правы, Ваше Величество, для серьезных разговоров — тут не место. Да и от угощения я бы не отказался. Все-таки, переносы и прочее волшебство отнимает изрядно сил. Вот только еще одна просьба, можете называть меня Магистром, тем более что так оно и есть, но очень прошу: воспринимайте меня по-прежнему, как виконта Маркеса. Это всем нам существенно упростит разговор.
— Шевалье Ладислав к вашим услугам, виконт… — улыбнулся король, первым заметив, как окончательно разгладилось и приняло невинно-детское выражение лицо его жены. — Господа, прошу всех за мной.
Глава тридцать первая
Казалось бы, что еще можно разглядеть в том, что торчит у тебя перед глазами, загораживая горизонт вот уже третий день к ряду. Но, пройдя очередную точку фиксации, я уже почти привычно взглянул на Темный Храм и обомлел. Нет, нет от ужаса, хотя и никаких приятных ассоциаций логово безумца у нормального человека вызвать не могло. Но, если раньше Храм воспринимался единым, монолитным зданием, небрежно нарисованным на холсте неба неприятной темно-бордовой краской, то сейчас, когда мне осталось пройти последнюю сотню шагов, все сооружение словно сфокусировалось. Обрело четкость и с картинки перешло в реальность. И, от увиденного мною, Пикассо удавился бы от зависти.
Ничего подобного не только вообразить нельзя, но и в самом горячечном бреду не узреть. Я, конечно, не архитектор и все мои познания в строительстве заканчиваются примерно на уровне рытья траншей, но ведь есть еще какие-то незыблемые законы природы. Даже не законы, которые в руках юристов, что дышло, а константы! Сиречь — незыблемые основы Мироздания.
В данном же вымысле обкурившегося дизайнера нельзя было более-менее определенно вычленить хоть какие-то отдельные архитектурные фрагменты. Все здание напоминало пирамиду из нагроможденных один на другой свечных огарков, оплывших почти до основания. И сколько не вглядывайся, во всех этих потеках, не удавалось разглядеть даже банальных окон-дверей. А как только мне начинало казаться, что увидел нечто знакомое, и я пытался зацепиться за него взглядом, при очередном взмахе век, все опять менялось. Неуловимо быстро, но до совершенной неузнаваемости.
Именно так мог бы выглядеть памятник Хаосу! Тому самому, Первозданному, — ни на миг не останавливающемуся в своем вечном движении поиска или отрицания формы.
Впрочем, я же не на экскурсии здесь, чтоб полюбоваться достопримечательностями. Пускай даже самыми невероятными, каких больше нигде и никогда не увидишь. Мне бы внутрь войти. А вот в этом вопросе без дверей, или иных проемов — не обойтись.
И только подумал об этом, как стену передо мною пересекла глубокая морщина. Миг — и она уже превратилась в трещину. А еще пару секунд спустя в гладком монолите образовался вполне подходящий проход.
— Типа, добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен? — поинтересовался я у Храма. — А компот будет?
Незримый архитектор шутку юмора не оценил. Собственно, а откуда? Он же не смотрит старые советские комедии.
Я оглянулся на землепроходца Торуса, оставшегося на месте ночевки, помахал ему рукой и бодренько шагнул внутрь этого, прости Господи, непотребства. Умолчим об аналогиях, так сказать, на ум приходящих.
Под ногами пружинило и одновременно похрустывало. Словно на толстый резиновый коврик насыпали мелкого сухого хвороста. Но не долго. Я и пяти шагов сделать не успел по этому щелеобразному туннелю, как ощутил, что движусь вместе с полом. Не слишком быстро, но достаточно, чтоб передоверить поступательную функцию эскалатору. И не ошибся. Всего через каких-то десять-двенадцать ударов сердца меня вынесло в просторный зал. Просторный, как шатер цирка и такой же пустой, как после завершения представления. И еще — очень похожий на огромную палату для буйных сумасшедших. Опять-таки непонятного серо-буро-малинового колера. Словно все цвета радуги боролись здесь между собой, да так вповалку и улеглись на палитру маляра, не размыкая тесных объятий.
Впрочем, кое-что внутри 'арены' все же имелось. Небольшой постамент. Не выше фонтанчика для питья, которые раньше устанавливались на курортах, в санаториях и пионерских… домах отдыха, короче. И струйка из него била. Высотою сантиметров пятнадцать. Серебристая и тяжелая, словно из ртути. Распадаясь вверху красивым таким султанчиком. М-да… А над образовавшейся из него розеткой парило нечто уж совсем невероятное. Знаток анатомии из меня примерно такой же, как строитель, но больше всего это 'нечто' напоминало сердце. Небольшое, как у собаки, даже — кошки. Отчаянно черное, словно обугленное адским огнем, но все еще живое и пульсирующее, но даже издалека было видно, что оно не из плоти, а как бы соткано из первозданной тьмы. Жуть…
Я с трудом заставил себя оторвать взгляд от постамента и осмотреться вокруг более тщательно. Зерно Хаоса, а ничем иным темное 'сердце' быть не могло — это здорово, зрители занимающие места в лоджиях могут быть довольны, — но где сам безумец? Антагонист Темн, которого по условиям квеста главный герой обязан победить и низвергнуть?
Я еще раз внимательно оглядел 'арену', но тщетно — никаких следов пребывания кого-либо, а тем более, проживания здесь достаточно длительный период, обнаружить мне не удалось. Как и потайного прохода в иное помещение. Единственным отверстием в стене по-прежнему оставалась только щель, родившая меня внутрь Храма.