— Суть задания, Арагон, мне давно ясна, но твой интерес в этом — пока непонятен.
— Миры бесхозными не бывают по определению. Но останется он в грозди Порядка, или переформатируется под нужды Хаоса, уже другой вопрос. Это зависит от того, кто первым к Зерну прикоснется. Я — представитель Порядка, или знакомый тебе Артас — резидент Хаоса. Тот из нас и решит будущее данного кластера… Доступно?
— Еще бы, — кивнул я, демонстративно вздыхая. — Все как обычно: одни под пули, а другим — чины, ордена и звания.
— Аналогия неуместна, — вроде как обиделся бог. — Наград всем хватит. Но, ни ты без меня, ни я… в данном, конкретном случае…
— Проехали. У меня организационный вопрос. До Барьера далеко? Долго ехать?
— Это неважно… Сделаем, как в прошлый раз. Надеюсь, ты ничего не имеешь против телепортации?
— Нет.
— Ну и славно. Тогда, если ничего больше спросить не хочешь, забирай свой фолиант из тайника, — Арагон ткнул пальцем чуть правее. — Клирик его вон под тем камушком припрятала. Потом возвращайся к себе, возьми все, что посчитаешь нужным, и крикни чего-нибудь погромче. К примеру: 'Слава, Арагону!', и я доставлю тебя к месту перехода. Лошадь отпусти здесь, на ту сторону Ущелья Снов, по Призрачному мосту ей все равно не перейти…
— А потом что?
— В смысле? — вскинул брови бог. — А… Хорошо, что спросил. Увы, но любой результат воздействия скажется на ткани Мироздания так громко, что его услышат даже те, кого я и не слишком хотел бы оповещать. А потому, взяв Зерно, поспеши сюда. Какое-то время, у пламени Порядка, ты будешь в безопасности. Надеюсь, достаточно — чтоб я успел придти на помощь. Ну, что ж, вроде, все обговорили?.. — Арагон чуть подался ко мне, но передумал. — Прощаться не будем, Рыцарь. Рассчитываю, вскоре увидеть тебя в полном здравии и с трофеем в руках…
Глава пятая
В длиннополой сутане, скорее напоминающий огородное чучело, нежели учителя, долговязый и сутулый мастер-наставник Блажен, сидел по своему обыкновению не на стуле. Он с трудом запихивал длинные ноги под стол, а потому, предпочитал садиться на столешницу сверху. Потрясая перед притихшей аудиторией зажатыми в руке листами бумаги, он совершенно не обратил внимания на вкатившееся в двери аудитории кресло Остромысла — видимо из-за близорукости посчитав того за одного из опоздавших учеников — и продолжал торжественно вещать. А студиозусов, дернувшихся встать, чтобы поприветствовать Мастера-Хранителя, тот сам остановил нетерпеливым жестом и, приложив палец к устам, потребовал соблюдать тишину.
— В этом документе упоминается имя Мастера-хранителя Казаруса! — звонкий баритон Блажена, даже как-то неподобающий семидесятилетнему старцу был полон восхищения. — Следовательно, описанные события происходили, по крайней мере, четыре сотни лет тому. Еще до Армагеддона! Где-то между 1009 и 1185 годами. Потому, что если вы натужите мозги, то припомните, что позже Оплотом правил Мастер-хранитель Лютоволк. А значит, перед нами очень давний манускрипт. Нужно не забыть выразить благодарность старшему архивариусу Бронеку. Заслужил… До сих пор, этот отчет корабельного исповедника Парвуса воспринимали как развлекательный опус одного из сонма, канувших в безвестность, не слишком удачливых литераторов. Еще бы: беспрепятственное путешествие вокруг побережья Полуденного континента каждому здравомыслящему человеку покажется неумной басней. Ведь вся эта территория давно закрыта даже для магии. Это информация о территории, где, как принято считать, появились драконы, ведьмовские круги, в которых время течет вспять, источники с живой и мертвой водой, показывающиеся лишь тому, кого сами изберут, странствующие деревья, что могут подсказать верный путь страннику, а могут и в непроходимую глухомань завести… Теперь вы понимаете, почему я собрал здесь именно вас?
— Потому, что это твои любимые ученики, наставник, — ответил вместо студиозусов Остромысл. — А ты, отрок, чего замер? Или я так и буду, как затычка, в дверях торчать. Давай, кати меня дальше… — проворчал Мастер прислужнику, и, дождавшись, когда тот протолкнул кресло-каталку в помещение, продолжил. — И тебе не терпится поделиться с ними этой ошеломляющей новостью. Ибо ты уверен, что будущие архивариусы и библиотекари лучше будущих лекарей или старост смогут оценить ее содержание. Не могу не согласиться… Но, позволь узнать: отчего ты не включил в этот список и своего старого друга?
— И тебе доброго здравия, Мастер, — Блажен слез со стола еще при первых звуках знакомого голоса, а ученики дружно вскочили со своих мест. — Понимаешь, я хотел, сначала сам разобраться…
— Ну, поскольку я все равно уже здесь, — остановил его извинения Остромысл, — предлагаю не транжирить попусту драгоценное время, а приступить к чтению. У кого из твоих любимчиков самый внятный голос?
Блажен поманил пальцем одного из сидящих в первом ряду послушников, вручил парню стопку листов, а сам взгромоздился обратно на стол.
— О, люди! Опомнитесь! О, небеса! Смилуйтесь! Я, Константин Парус, исповедник с фрегата 'Соленый Тур' под флагом империи Снов, пишу эти строки после того, как море приняло тело, а Создатель душу последнего из моей духовной паствы. Знание, которое открылось мне, слишком ужасно, чтобы я смог разобраться в его истинном значении, и решить что лучше для людей: узнать правду, или и дальше находиться в блаженном неведении? Я доверю это послание океанским волнам, и пусть Создатель сам осуществит свою волю! Потому что, если в настоящий момент кто-то читает эти строки, значит так должно быть! Часы мои сочтены, и я лишь смиренно прошу Создателя: дать мне силы завершить начатое. Итак, я приступаю, описывая все настолько подробно, как сумел запомнить — стараясь не упустить ни одной детали. Поскольку не мне решать, что в этой исповеди важнее…
Мы шли фордевинд вдоль южного побережья где-то между 22-м и 24-м градусами восточной долготы, в поисках захваченной пиратами шхуны 'Волшебная Лия'. Сообщение поступило из корвета 'Мгновенный'. Они подобрали в море помощника капитана, которому удалось вырваться из рук матросов, поднявших мятеж.
Южный тропик радовал на удивление уютной погодой. Океан едва-едва шевелился, ленивый ветер почти не надувал парус, а фрегат держался так близко берега, как только позволял рельеф дна. Марсовые привычно высматривали в ломаной линии берега каждую бухту, где могли скрываться пираты. Кроме них на вантах висели все свободные от вахты матросы, отчасти для развлечения, отчасти в надежде заработать несколько монет. Поэтому плот, который отлив медленно сносил в океан, увидело сразу несколько глаз.
На плоту был распят истощенный мужчина лет тридцати, тело которого являло одну сплошную рану. Не буду останавливаться на перечне всех пыток, которые судя по его состоянию, пришлось вытерпеть несчастному, потому что лишь при упоминании о них, сердце мое обливается слезами. Хочу только отметить, что увидев его вблизи, половина матросов выблевывала свой завтрак. А все это люди смелые, с увечьем и смертью знакомые не по рассказам в таверне.
Белый, словно полотно на парусах, корабельный хирург суетился около несчастного, пытаясь привести его в сознание, одновременно накладывая на ужасные раны обезболивающий бальзам. Несчастный уже давно должен был либо умереть, либо обезуметь…
И, словно пытаясь доказать обратное, незнакомец открыл глаза.
— Воды… — едва прошептали его пересохшие уста, вернее те кровавые лохмотья от них.
В глазах неизвестного была лишь боль… огромная, как летнее небо. Но остатки здравого ума все еще теплились в них.
— Вы нас слышите? — спросил капитан Изид. — Вы можете говорить? Если можете, назовите себя.
— Где я? — были следующие слова незнакомца, после того как врач влил в него добрую кварту густого макового отвара.
— Вы на борту фрегата империи Снов.
— Исповедника… Ради Создателя, позовите исповедника!
— Я здесь, друг мой! Все ужасы уже позади. Ты — среди друзей…
— Слушайте меня внимательно! — неожиданно громко и внятно заговорил несчастный, наверное, подействовала обезболивающая микстура. — Слушайте, потому что лишь осознание тайны, которую я должен поведать, удерживает меня при жизни! Примите как исповедь и поверьте, что все сказанное, правда, а не бред безумца!