— А к и птица, говорю...
— Ну а как не взлетишь?..
— Непременно взлечу!..
...Был расспрашивай бахвал
строгим способом,
шли от засветло расспросы
и до затемно.
137
Дыбой гнули м у ж и к а ,
а он упорствовал:
«Обязательно взлечу!..
Обязательно!!.»
Вдруг и вправду полетит
мозгля крамольная?!
Вдруг понравится царю
потеха знатная?!
11ризадумались боярин
и промолвили:
— Ладно!..
Что тебе, холоп,
к работе
надобно?..
...Дали все, что просил
для крылатых дел:
два куска холста,
драгоценной слюды,
прутьев ивовых,
на неделю еды.
( И подьячего,
чтоб смотрел-глядел...)
Необычное
м у ж и ч о к мастерил,
вострым ножиком
он холсты кромсал,
из белужьих жабр
хитрый клей варил,
прутья ивовые
в три ряда вязал.
От рассветной зари до темных небес
он работал и не нечалился.
Он старался — черт,
он смеялся — бес:
«Получается!..
Ой, получается!!.»
Слух пошел по М о с к в е :
«Лихие дела!..
М у ж и ч о н к а . . .
да чтоб мне с места не встать!..
Завтра в полдень, слышь?—
два великих крыла.
На Ивановской...
аки птица, летать...»
138
— Что творишь, холоп?..
— Не худое творю...
— Значит, хочешь взлететь?
— Д а ж е очень хочу...
— А к и птица, говоришь?..
— А к и птица, говорю...
— Ну а как не взлетишь?..
— Непременно взлечу!..
...Мужичонка-лиходей —
рожа варежкою,—
появившись из ворот
скособоченных,
дня тридцатого апреля
на И в а н о в с к у ю
вышел-вынес
два крыла перепончатых!
Были крылья угловатыми
и мощными,
распахнулись —
всех зажмуриться
заставили!
Были тоненькими очень ~
да не морщили.
Были словно ледяными
да не таяли.
Отливали эти крылья
сверкающие
то ли — к р о в у ш к о ю ,
то ли — пожарами...
Сам боярин Троекуров
со товарищами
поглазеть на это чудо пожаловали...
Крыльев радужных таких
• земля не видела.
И надел их м у ж и к ,
слегка важничая.
Вся Ивановская площадь
шеи
вытянула,
ирнготовилася ахнуть
вся Ивановская!..
Вот он крыльями взмахнул,
сделал первый ш
139
Вот он чаще замахал,
от усердья взмок.
Вот на цыпочки встал,—
да не взлеталось никак
Вот он щеки надул,—
а взлететь не мог!..
Он II плакал,
И молился,
и два раза отдыхал,
закатив глаза,
подпрыгивал по-заячьи.
Он поохивал,
присвистывал,
он крыльями махал
и ногами семенил, как в присядочке.
По земле стучали крылья,
крест мотался на груди.
Обдавала пыль
вельможного боярина,
М у ж и к у у ж е кричали:
« Н у , чего же ты?
Л е т и !
Обещался, так взлетай, окаянина!..»
А когда он завопил:
«Да где ж ты, господи?!» —
и купца задел крылом,
пробегаючи,
вся Ивановская площадь
взвыла
в хохоте,
так, что брызнули с крестов
стаи галочьи!..
А м у ж и к упал на землю,
как подрезали.
И не слышал он
ни хохота,
ни карканья...
Сам
боярин Троекуров
не побрезговали:
подошли к м у ж и ч к у
и в личность харкнули.
И сказали так боярин:
140
«Будя!
Досыта
посмеялись...
А теперь давай похмуримся...
Батогами его!
Но чтоб — не до смерти...
Чтоб денечка два пожил
да помучился...»
Ой, взлетели батоги
посреди весны!
Вился каждый батожок
в небе
пташкою...
И оттудова —
да поперек спины!
Поперек спины —
да все с о т т я ж к о ю !
Чтобы думал —
знал!
Чтобы впрок —
для всех!
Чтоб вокруг тебя
стало красненько!
Да с размахом —
а-ах!
Чтоб до сердца —
э-эх!
И еще раз —
о-ох!
И — полразика!..
— В землю смотришь, холоп?..
— В землю смотрю...
— Полетать хотел?..
— И теперь хочу...
— А к и птица, говорил?..
— А к и птица, говорю!..
— Ну а дальше как?..
— Непременно взлечу!..
...Мужичонка-лиходей —
рожа в а р е ж к о й , —
одичалых собак