— Ты не хочешь заняться со мной любовью?
— О, черт возьми, хочу. Я хочу. Я и сейчас об этом думаю, — признался он, наклоняясь еще ближе и проводя большим пальцем по ее ладони. — Но я бы сначала убедился, что ты мокрая и нуждаешься во мне.
— Каким образом?
Сет не думал, что это возможно, но каждый видимый дюйм ее кожи становился все краснее. Боже, эта словесная прелюдия была лучше, чем последний раунд потного секса с сабой, чье имя и лицо он уже забыл.
— Ну, я мог бы использовать пальцы, но я бы предпочел проверить твою нуждающуюся маленькую киску языком… — ошеломленное дыхание на его лице и ее мелкая дрожь подстегнули его. — Я буду пировать тобой, ангел, как будто ты моя последняя пища. Я бы облизывал тебя, всасывая клитор и погружаясь в твой влажный проход, пока ты жестко не кончишь.
— Сет… — ее мольба была сладкой, потрясенной и чертовски возбужденной.
— Ангел? — он откинулся назад, уже обдумывая, где бы он мог найти для них уединение в доме. Никто не заметит, если они исчезнут на час… или на пять, верно?
— Я… Я…
Прежде чем она успела собраться с мыслями и заговорить, ее мобильный телефон прозвенел между ними, грубо и настойчиво. Она дернулась в ответ, руки ее дрожали, когда она подняла устройство и явно пыталась собраться с мыслями.
Хэвенли открыла телефон и посмотрела на экран. Ее губы приоткрылись, а глаза расширились от совершенно другого чувства.
Тревога.
Внезапно она вскочила и бросилась прочь, крикнув ему через плечо:
— Мне нужно идти. Прости…
Что? Нет. Она не могла просто уйти. Какого черта она уезжает?
Сет был всего в нескольких секундах позади нее.
— Скажи что случилось. Что тебя расстроило, ангел?
— Я не могу остаться. Прости. Поговорим позже. Пока.
Он бросился за ней большими шагами, — пока Пайк внезапно не встал перед ним, преграждая путь.
— Привет, Сет. У меня есть вопрос.
— Позже. Мне нужно с ней поговорить. — Он обошел парня и указал на Хэвенли.
Пайк схватил его за руку:
— Бек хочет, чтобы ты перестал вынюхивать эту девчонку, как собака в течку. Поэтому я сказал ему, что заставлю тебя отвалить.
Хитрая улыбка дома с пирсингом и татуировками заставила Сета воспрянуть духом.
— Скажи этому мудаку, что, даже если он поднимет заднюю лапу и помочится на нее, это еще не значит, что она принадлежит ему. А теперь отвали.
Он протиснулся мимо Пайка и побежал мимо других гостей, высматривая волны светлых волос и ярко-синее платье. Ничего. Он бросился к входной двери и распахнул ее, надеясь увидеть девушку. Но когда он оглядел тенистую улицу, стало ясно, что Хэвенли исчезла.
— Если вам будет угодно, сэр, эта девушка с радостью присоединится к вам в вашей личной комнате.
Приглашение Честити, опьяненной эндорфинами, заставило Бека напрячься. Саба после “наказания”, о котором его умоляла, оказалась в сабспейсе и теперь примостила свою покрытую рубцами задницу у него на коленях. Обычно после тяжелой сцены с его любимым хлыстом Бек был удовлетворен и расслаблен. Он определенно был бы готов взять Чес или кого-то, с кем он играл, в постель, трахнуть ее глубоко и жестко. Он делал это — и с другими сабами здесь — много раз.
Сегодня ночью его член спал.
Он отказывался закрывать глаза и притворяться, что она божественна. Может, он и придурок, но не совсем бессердечный. Кроме того, он не мог обмануть себя, даже если бы попытался.
Поморщившись от надежды и вожделения в глазах Честити, Бек осторожно убрал с ее лица потные рыжие пряди волос.
— Не сегодня.
Что еще он мог сказать? Он не мог дать ей веской причины для отказа. Черт, он даже не мог себе этого позволить. Зацикливание на голубоглазой девственнице было ужасным гребаным оправданием.
Когда он пришел в "Тени" сегодня, игра с жаждущей боли шлюхой казалась фантастическим развлечением. Он нетерпеливо снял свой лабораторный халат, намереваясь позволить садисту внутри себя полностью расслабиться.
Но этого не случилось. Все, о чем он мог думать, была Хэвенли в его руках.
Этого не будет. Конечно, у Хэвенли могли быть склонности к подчинению, но он сомневался, что БДСМ хоть иногда мелькал на ее радаре. Черт возьми, она была так невинна, что, вероятно, никогда не слышала об этом.
К сожалению, ничто из этого не мешало ему представлять ее обнаженной, тяжело дышащей и тянущейся к нему, ее задницу — пульсирующей и красной от его отметин…
Да, он был гребаным извращенцем. Все это знали, особенно он.