— Вау.
— Да. Что ещё?
— Я, хм… Это поразительно. Она анатомически правильная и очень гибкая.
Бек подавил усмешку:
— А как ты себя чувствуешь от этой картины?
Она поежилась, подбирая слова. Его член дернулся.
— Будет ли эта выставка полностью посвящена обнаженным людям?
— Ответь на мой вопрос. Затем я отвечу на твой.
Повернувшись к холсту, она уставилась на него, слегка нахмурив брови:
— Беспомощной. Но не в плохом смысле. Она выглядит умиротворенной. Это странно… красиво. Есть ли в этом смысл?
Абсолютно. И он готов был поспорить, что Хэвенли была, по крайней мере, немного возбуждена и не понимала почему.
Бек понимал — и его кровь взревела.
— Конечно. Искусство не только красиво, оно создано, чтобы заставить тебя чувствовать что-то, будоражить воображение. Это личное путешествие для того, кто его видит.
Она рассеянно кивнула, все еще глядя на картину, словно пытаясь понять свою реакцию.
— Теперь ты ответишь на мой вопрос?
Скоро она поймет, что он всегда держит слово.
— Поскольку это выставка эротических работ, которые, в основном, посвящены альтернативному сексуальному образу жизни, я ожидаю много наготы, да.
— О. Окей, — она покраснела еще сильнее. — Как ты… думаешь, она так позировала художнику или он нарисовал ее из своего воображения?
Бек провел пальцем по ее подбородку.
— Хороший вопрос. Как бы живо это ни выглядело, посмотри на пот, выступивший у неё на лбу, и на дрожь в бедрах, — я бы предположил, что она позировала.
Хэвенли неуверенно кивнула ему, прикусила нижнюю губу и снова зачарованно уставилась на холст, нервно потягивая вино.
«Так что, это означало "да", можно попробовать бондаж».
Каким-то образом ему удалось не завладеть ее губами и не сорвать с нее платье.
— Готова двигаться дальше?
Она кивнула, и они вместе подошли к следующему полотну, на котором была изображена бледная женщина, одиноко стоящая напротив темной стены, в туфлях на шпильках, с ошейником — и больше ничего. Ее конечности были скованы цепями на запястьях и лодыжках, широко расставленные по краям рамы. Она откинула голову назад, словно ее тело освободилось от пут.
Бек повернулся и увидел, что Хэвенли изучает картину. Он почти слышал, как вращаются колесики.
— Что происходит в этой великолепной голове, малышка?
Она взглянула на него, закусив губу:
— Я ничего не понимаю. Почему на ней собачий ошейник? И почему она так закована? Я бы подумала, что она жертва чего-то ужасного, но…
— Вперед. Но что?
— Кажется, ей нравится это.
«Конечно. Она блаженно парила в сабспейсе».
— Она в эйфории.
— Для меня это не имеет смысла. Как она может наслаждаться тем, что кто-то унижает ее?
— Почему ты предположила, что кто-то унижает ее?
На этот раз Хэвенли медлила с ответом.
— Ну, во-первых, кто-то связал ее и оставил.
— Откуда ты знаешь, что она не находит удовольствия или комфорта в том, чтобы быть связанной?
— Ты имеешь в виду, это словно крепко пеленать, чтобы успокоить ребенка?
— Это хорошая аналогия, да. Для нас это может не иметь смысла, но для нее цепи могут обеспечить спокойствие.
— Хорошо, но он оставил ее беззащитной, почти как…
— Он хотел смотреть на нее, как на произведение искусства?
Хэвенли прикусила губу, но Бек заметил, что она не задала вопрос, почему женщина хочет, чтобы ее любовник наслаждался видом ее тела.
— Почему собачий ошейник? — вместо этого спросила она.
— Почему большинство владельцев надевают ошейник на своего питомца?
— Украсить их. Чтобы обозначить право собственности.
— Именно так. И в ее случае тот, кто дорожит ею, понимает ее желание быть принадлежащей, связанной и визуально обожаемой, — Бек дал ей еще кое-что на размышление. — Секс ничем не отличается от любой другой первобытной потребности. Каждый человек имеет различные вкусы. Эта выставка — всего лишь выражение индивидуальных предпочтений каждого художника. Тебе нравится этот образ?
— Он необычен.
— Это не то, что большинство людей видят каждый день.
— Или вообще никогда. Я… я имею в виду, я никогда не видела ничего подобного.
«Наверное, ее история поиска в гугле не такая уж и длинная». Бек оставил это остроумное замечание при себе.
— Понятно, но искусство заставляет нас задуматься, может, даже разобраться с нашими предвзятыми представлениями. Иногда оно обезоруживает нас неожиданными реакциями, — он попытался небрежно пожать плечами. — Некоторые могут увидеть это и почувствовать отвращение. Другие могли бы пожелать оказаться на ее месте.