Надо выйти. Надо осмотреться. Но первым делом, в который раз - кто я?
Итак, сидим тихо и ищем. Что ищем? Что угодно. Визитки. Письма. Квитанции. Значит - вдумчиво изучим содержимое стола. Вот газета, отлично. Название... Дата... 23 апреля 1922 года. Текст английский. Так... Штаты. Название газеты... Твою мать... Что? Что?! Меня пробил озноб, рот пересох, словно не выпил только что полграфина... Становится по-настоящему страшно. Вскакиваю со стула и подбегаю к зеркалу. Милое юношеское лицо... Девушкам, наверное, нравится... Да кто же он такой... Он? Это же я, это же теперь мое лицо... Имя уже на кончике языка. Вот-вот сорвется и дай Бог, чтобы не криком. Сдерживаюсь. По-детски верится, что если промолчу - все как бы и не взаправду. Очень медленно кладу газету на стол, пальцы мелко дрожат... И еще медленнее выдвигаю верхний ящик стола.
Бумаги... Бумаги... Визитница. Изящная такая, не сочетается с общей убогостью комнаты. Ох, как не сочетается... Слегка приоткрываю, пальцем нащупываю плотную картонку. Кладу визитницу на стол, не решившись в нее заглянуть. Еще бумаги. Вынимаю их не рассматривая, складываю в сторону, продвигаюсь к дальней стенке ящика. Сердце грохочет прямо в голове... Господи, пусть я ошибусь... Пусть там ничего не окажется. Пусть я вообще сейчас проснусь у себя дома. Пусть меня просто чем-то опоили. Или это тупая дорогостоящая шутка кого-нибудь, кто знает, как я отношусь к... Всё. Я держу в руках пачку. Письма. Всё. Кладу их рядом с газетой. Аккуратно придвигаю так и не открытую визитницу к письмам и газете. Смотрю. Молча. Долго. Бесконечно. Пальцы снова задрожали, сжимаю их в кулаки.
Свежая газета ''Ликург ревью'' от 23 апреля 1922 года. Пачка писем, перевязанных шпагатом. Адрес - Бильц. Роберта Олден. Клайду Грифитсу.
Мне.
Глава 2
Память.
Мне 12 лет. Сижу с книгой на коленях и плачу. Так меня и нашла мама. Потом подслушал разговор с соседкой.
- Додумался же взять. Полки полны и детской, и фантастики. Так нет...
- Да не переживай ты. Чего всполошилась? Нет же там ничего такого...
- Ты его глаза не видела.
- А что?
- Плакал он.
Пауза.
- Я его никогда не слышала плачущим.
- Он не плакал даже в день смерти отца.
Молчание.
Кто-то очень сильно пошутил, послав сюда, в тело этого... Этого... Именно меня. Кто ты, шутник? Смешно тебе сейчас? Очень смешно? Будь проклят. Слышишь? Проклят!
Все ещё стою возле зеркала, уперевшись руками в стену, лицом к лицу... Сверлю глазами ненавистное отражение, вот и свиделись. Сердце гулко стучит, отдаваясь в ушах, пальцы вдруг сжались в кулак, возникло неистовое желание ударить. Стереть это лицо, рассыпать градом осколков. В глазах потемнело. Cтоп! Стоять! Не надо... Ну что, спать ляжем? Вернёмся домой? Губы искривила усмешка, очень напоминающая хищный оскал. Хорошо, что никто не видит, выражение юношеского мягкого лица стало страшным... Так вот кто пытался меня не пустить сюда, вот кто шептал, уговаривал ничего не делать... Ты. Я ненавидел тебя всю жизнь, мразь. А теперь... Заснуть? Уйти? Уступить тебе? Нет. Нет!
Хватит. Нужно успокоиться и отдышаться. Устраиваюсь на стуле и прямо перед носом вижу кухонный уголок, чайник, примус, посуда какая-то. Да, выпить сейчас просто необходимо. Лучше, конечно, коньяк, но чай тоже сойдёт. Причем - покрепче, спать нельзя. Пора начинать хозяйничать, действовать, привязывать себя, проявлять. Стирать его отсюда... Вот и коробок спичек нашелся. О письмах на столе стараюсь пока просто не думать, не надо. Завариваю крепчайший 'купеческий' чифир. И надо одеться, прохладно. Снова в шкаф. Так... Да, одежда в полном порядке, все разложено и развешано в цвет, комплектами. И я уже не удивляюсь трепетности в хранении и подборе вещей, другого и быть не могло, верно? С какой-то кривой, нехорошей улыбкой обвожу взглядом содержимое шкафа. Рубашка. Жилетка. Шарф. Я собрался выходить? Медленно цежу терпкий горячий напиток, глядя в темное окно. Морщусь и кошусь на помятую желтую жестянку с рассыпным ''липтоном''. Вкус непривычный, более насыщенный, рот вяжет куда сильнее. И сердце... Реагирует на кофеин, чувствую биение, отдается в ребра, но это неизбежно - мои привычки при мне, а тело, обмен веществ и вся биохимия - пока чужие. Так что с чифом аккуратнее, и - пить мне нельзя, вообще. Кстати, а который час? Часы тут где-то быть должны, хорошие такие, дорогие. Как визитница. И нахожу их на той самой прикроватной тумбе, о которую ударился коленом. Однако... Всего-то 22.50. А я думал, глубокая ночь на дворе... И что-то в голове начинает крутиться в этой связи, пока мелкими глотками допиваю густую черную жижу. 22.50... 22.50... Принимаю решение. Брюки... Поежился от прикосновения непривычной ткани к коже. Шерстяная... Фасон кажется слегка несуразным, слишком высоко расположена талия... А где тут... На внутренней стороне дверцы шкафа висят подтяжки, точно, это часть комплекта. Рубашка... Жилетка... Галстук? Нет. Ночь на дворе, не нужно. Все движения подчеркнуто неторопливы, спокойны. И - никаких мыслей, только действия, они заглушат ненавистный шепот. Слегка повел плечами, прошелся по комнате, костюм сидит как влитой, безукоризненно. Криво усмехнулся, а как же иначе, не правда ли? Готов? Еще не совсем. Тело слушается, явно осталась мышечная память, слишком легко я вписался в непривычную одежду. Это хорошо и мешать не надо, но стоит прямо сейчас прояснить вот что... В моей руке короткий кухонный ножик, взятый с подставки, задумчиво на него посмотрел, не решаясь... А вдруг... Лезвие вычертило 'танжерский зигзаг' и через секунду с плотным стуком вошло в противоположную стену, метнул от бедра. В выбранную точку не попал, подвели связки, не довернул кисть. Движение отозвалось глухой болью, да, все - при мне. Кроме тела, но это - поправимо. Усмехнулся, выдернув нож и вернув его на место - эти умения мне тут точно будут не нужны.