Подписано было письмо, ваш сын Александр, а от Танюши чернильный пальчик приложен.
И вот в этих нескольких строчках Ирэн почувствовала такую детскую грусть по маме, по невозможности увидеться и всё-всё рассказать, а не просто сухо написать, что у «меня всё хорошо». Ведь наверняка хотелось показать синяк на коленке, который поставил во время тренировки, хотелось бы чтобы мама подула на мозоли от шпаги на ладошке, чтобы поцеловала в макушку и похвалила за то, как быстро и ловко сын решает задачки, да и вообще просто так обняла и сказала, что ты самый лучший мальчик на свете.
Мальчиков же очень редко хвалят, а мама она не такая, она знает, что мальчиков тоже надо хвалить.
Ирэн захотелось плюнуть на всё и уехать, но она понимала, что это временная слабость и всё, что она делает, делается для того, чтобы у её сына, и дочки, и братьев было лучшее будущее.
Чтобы империя стала сильнее, чтобы прекратились эти выматывающие войны, чтобы никто даже думать не смел про то, что на такую страну можно просто так «открыть рот».
Поэтому он всхлипнула разок-другой и села писать письма, в которых интересно, может лишь слегка приукрашивая, рассказала, как прошло их путешествие, что они проезжали и что видели, рассказала про барона Паисия Кайсарова и его электрический прибор.
Конечно, про покушения и про нервную лезгу за честь, Ирэн не стала рассказывать, но в целом описала красочные обычаи, которые посчастливилось увидеть своими глазами.
Когда наконец-то добралась до других писем, была уже глубокая ночь. От усталости слипались глаза.
Раскрыла письмо от барона Виленского и так и уснула, не успев прочитать.
Рано утром её разбудила бабушка Нино, потому что приехали курьеры, Ирэн в страшной спешке собрала то, что успела написать и отправила письма детям и отцу.
Письма от подруг и Виленского так и остались непрочитанными. Ирэн подумала, что отправит ответы обычной почтой, тем более что она всё равно собиралась всем написать, потому как обещала делать это, а обещанное надо выполнять.
Баку. Столица Ширванского ханства. Дворец Мустафы-хана
— Глубокоуважаемый Мустафа-хан, — разливался соловьём посол Бротты при дворе хана Джон Лойсон, — примите от нас эти подарки в честь дружбы между нашими странами.
Подарки действительно были богатыми. Когда речь заходила о том, чтобы начать военные действия против Стоглавой Бротта не скупилась.
В этот раз помимо нескольких сундуков с драгоценностями из колоний, принадлежащих Бротте, доставили и большую партию оружия, пушек и ружей. Ружья раньше не поставлялись. Это было новое оружие, недавняя разработка броттских инженеров и весьма понравилось Мустафе-хану.
Но Мустафа-хан не был дураком, он понимал, что придётся отработать каждую копейку из этих щедрых «подарков».
Сейчас два вопроса исходили от Джона Лойсона
Он хотел, чтобы ширванцы убили женщину. На этих мыслях Мустафе-хану захотелось сплюнуть. Всем известно, что мужчины не воюют с женщинами. А ещё хитрый броттский шпион хотел, чтобы Мустафа-хан ввёл войска в Горное княжество.
И теперь Мустафе-хану надо было ответить на вопрос: зачем это надо Бротте?
Но Лойсон знал, как распалить амбициозного и жадного правителя Ширванского ханства. И он преподнёс ему документ, донесение от броттского шпиона из столицы Стоглавой империи.
После того, как Мустафа-хан прочитал этот документ, глаза его налились кровью, но он сдержался и не показал, что на самом деле чувствует.
Оставшись наедине со своим советником, Ибрагим-беком, который также был его двоюродным братом, он сказал, выплёвывая слова:
— Эти собаки хотят отдать нашу страну Ханидану. Отправь своих шпионов, если найдут подтверждение, то будем собирать под штыки всех. Сколько мы сможем собрать?
— Двадцать тысяч штыков только и ждут твоего слова, великий хан, — блеснул глазами из-под нависающей чёрной чалмы Ибрагим-Бек, который тоже получил от Джона Лойсона пару сундуков взамен на обещание поддержать стратегию войны, если на то будет воля бога.
Глава 26
Не только Ирэн получила письма императорской почтой. Для Морозова и даже для Забела тоже пришли письма от Шувалова и Виленского.
Забела также получил письмо от…фрейлины её императорского величества Нади Столич. Он с трудом вспоминал смешную рыженькую девчонку, которая вечно отиралась возле Елизаветы, когда он приезжал во дворец.
Прочитал коротенькое письмо о том, что без него при дворе стало скучно и пресно. Никто больше не высмеивает чванливых царедворцев. Забела удивился, он никогда особо не обращал внимание на юную фрейлину, которая и вправду всегда весело хохотала над его шутками и смешно краснела до самых кончиков рыжих волос, когда он обращался к ней напрямую.