Поэтому реставрация - не только «подсобная» отрасль для полноты антологии русского искусства. От порога реставрационной мастерской «хорошая работа» начинает свою вторую жизнь. Вспомним судьбу наследия Андрея Рублева.
Слава его была велика, но подлинно установленных работ художника не знал никто. Рублеву приписывались самые различные произведения, разбросанные по частным коллекциям, знатным и малым монастырям, когда раздался голос Н. Лихачева, талантливейшего ученого, историка русского искусства. Голос звучал отрезвляюще: единственно, о чем можно сказать, что это работа Рублева, так это храмовая икона «Троица» из Троицкого собора Сергиевой лавры. Вывод звучал парадоксально - на всю матушку-Русь одно произведение всенародно известного изографа?
Тем не менее Лихачев был прав.
Вот так, с 1904 года, всего семь с половиной десятилетий назад, началось «восстановление» творчества Рублева. От особенностей стиля, колорита, композиции «Троицы» протянуты были нити к другим произведениям. 19 июля 1918 года комиссия по культурному изучению Троице-Сергиевой лавры высказала предположение, что в праздничном ряду иконостаса монастырского Троицкого собора есть иконы Рублева, предложив пробную расчистку. Далее поиски велись под Владимиром, в Звенигороде, Кириллове, под старинным Дмитровой - в Николо-Пешношском монастыре. И теперь мы располагаем достаточно значительным собранием работ гениального мастера (здесь следует вспомнить и фрески, и книжные миниатюры, и роспись царских врат). Поколения реставраторов, искусствоведов, историков трудились над возрождением Рублева. И что же?
Рублев стал «Пушкиным» русской живописи.
Подивились бы давно умершие изографы да зодчие, когда могли бы видеть труд свой сохраненным поныне, достаточно полно защищенным от тлена времени. Думается, исполнились бы они радостью (говорю на их языке) «паче не за работу свою - за всех потомков своих, наследных владельцев рукотворной их красоты».
Они увидели бы сотни превосходно расчищенных, заботливо оберегаемых икон, поновленные, нарядные монастырские ансамбли, перед ними поднялись бы, как встарь, каменные твердыни крепостей. Полагаю, сейчас они увидели бы более приведенных в порядок памятников, чем в любую (любую? а пожалуй) эпоху нашей истории. Конечно, части памятников мы теперь недосчитываемся, и произошло это по разным причинам. Но хочу сказать, что с точки зрения художественной сохранности не знает наша культура более удачного времени, чем сейчас.
С невелика ключика начинаются реки. С малого начиналась отечественная реставрационная наука, зато корни ее ныне глубоки. Просматривая как-то кинохронику осени 1918 года - Ленин после ранения на прогулке с В. Д. Бонч-Бруевичем в Кремле, - я заметил, в глубине кадра: Никольская башня одета лесами. Документальное свидетельство о тех реставрационных работах, что велись в Московском Кремле на первом году Советской власти! Том самом году, когда Совнаркомом было издано более двадцати декретов и распоряжений, направленных на сохранение культурного и исторического наследия.
Сейчас реставрируемые архитектурные памятники не редкость. Это плоды того древа, которое было посажено несколько десятилетий назад. Золотые плоды…
Я понял это лишний раз в Боровске, старинном городе на калужской земле. Не один год ждал я встречи с ним, вернее, с Боровским Пафнутьевым монастырем-крепостью, куда во время оно запрятан был вероучитель раскола - непримиримый протопоп Аввакум.
Мы добирались до Боровска через Верею; эти города, расположенные на лесной реке Протве, разделяет граница Калужской области и Подмосковья. Сначала мы попробовали пересечь эту границу (а от Вереи до Боровска километров тридцать) напрямик по проселку. На карте автомобильная дорога была указана, и мы поверили, что скоро и без труда доберемся до цели. Однако мы забыли уточнить, что же за дорога, обозначенная на карте, вела до Боровска. Составители карт называют два вида «безрельсовых» дорог: главные и прочие. Дорога от Вереи до Боровска относилась к разделу «прочих». Мы тем не менее сумели одолеть километров пятнадцать, пока не застряли посреди неширокой, но быстрой речушки. Ясно было, что далее путь заказан, и мы воротились в знакомую уже Верею, чтобы оттуда, сделав крюк, без хлопот добраться до Боровска.
В пути нас застал проливной дождь. Мы остановили машину на обочине, решив переждать ливень. Небо обезумело. Из черных, обложных туч выливались разъяренные потоки воды. Нет, это не был «громокипящий кубок», это был потоп. Частые, крупные, как смородина, капли пулями стучали в закрытые стекла, ничего не было видно за пять шагов от машины. Слава богу, получаса хватило, чтобы выплеснуть на землю всю припасенную воду, после чего солнце азартно взялось за обсушку. От настила шоссе клубами поднимался пар, было очень тепло.