Вот куда привез меня председатель.
Городище занимало верхнюю, срытую часть холма. Высокие, отчетливо сохранившиеся земляные валы, поросшие буйно травой, создавали неправильный круг, обнесенный выкопанным рвом. Второй круг создавали внутренние валы, они были ниже внешнего оборонительного кольца, и так же, как все городище, их скрывала трава, среди которой огненными зрачками горели красноверхие шапки репейников. Все свидетельствовало о жизни - и ничто не напоминало жизнь.
Бескрайняя степь, неоглядная Русь…
Каков председатель, подумал я. Он выпряг лошадь - значит, не собирался моментом вернуться - и был со мной на городище. Молча ходил он вдоль рва, курил папиросу, захлебываясь табачным дымом, и вдруг долго, вдумчиво вглядывался в край равнины, откуда семь веков назад накатили эти жуткие орды кочевников. Тихо было сейчас на краю степи, никого не видать, тишь. Помню запыленные скулы председателя, черную полоску дорожной пыли на вороте его рубашки, помню хриплый прокуренный голос, прокопченные от дыма пальцы у обветренных губ, когда зажигал он папиросу. Вот хозяин, как я понимаю это слово; на его земле разве что пропадет?
«В этих книгах самое мое задушевное, из них мне открылась моя судьба», - говорил о древних литературных памятниках писатель Л. Ремизов. Мне судьба или, скромнее, мои увлечения открылись из древнерусской архитектуры, из однокупольной белокаменной церкви Звенигорода, из свиданий с музейными коллекциями.
От любви, сердечной привязанности к России, отчизне прямая нить - неизбежная, неодолимая - к осознанию ценностей ее прошлого, ее духовной и материальной культуры, где видишь не просто пласт, наследие времени, а родник - в частности, и современного творчества, живое наследие. Отсюда недалеко до служения этому наследию, тем вернее, чем яснее уразумеваешь назначение, степень этого наследия великого…
Как иначе назвать, если не высоким словом «служение», работу владимирских и суздальских мастеров-каменщиков, потомственных строителей, что трудились над восстановлением выдающегося архитектурного комплекса XV - XVIII веков - Троице-Сергиевой лавры? Эти реставрационные работы после исследований ученых приняли планомерный, практический характер с 1938 года. Война ограничила размах начатого дела. Ограничила, но не приостановила. Мужчин, призванных на фронт, сменили женщины, а когда окончилась война, вновь вернулись прежние мастера, и к этим мастерам пришли на выучку юные.
Подъем национального самосознания народа, вызванный исполинской борьбой с фашизмом, выразился, в частности, и в усилении внимания к прошлому Родины, к традициям, к национальному нашему достоянию. Троице-Сергиева лавра относилась к числу замечательнейших отечественных сокровищ, так что восстановительные работы велись здесь вдвойне интенсивно. Результаты этой реставрации поразительны. Теперь Загорск - знаменитый туристский центр, «ворота» Золотого кольца - россыпи городов-памятников вокруг Москвы.
Я пишу о том, что видел воочию, о тех рядовых или известных (это неважно) хранителях древностей, кого знал или знаю. Не пугали этих людей порой неблагоприятные для их деятельности обстоятельства, нехватка средств, непонимание педантов или ворчание скептиков. Не обязательно же им было заниматься реставрацией, краеведением, популяризацией народных промыслов, историческими изысканиями, могли они работать в других областях, но вел их зов совести, зов души.
Таким человеком являлся житель калужской земли Василий Яковлевич Синельщиков, организатор тарутинского музея. Долгое время он учительствовал в Тарутине, затем увлекся непосредственно историей Тарутинского военного лагеря. Предмет его увлечения был самый достойный.
Кто со школьных лет не знает патриотического стихотворения Жуковского «Певец во стане русских воинов»? Эти пламенные, вдохновенные строки: «О родина святая, какое сердце не дрожит, тебя благословляя»? Жуковский сочинил свою знаменитую песнь в Тарутине после того, как армия, осуществив скрытый, не разгаданный французами фланговый марш-маневр, оторвалась от Наполеона. Она разбилась лагерем на границе Московской и Калужской губерний - в селе Тарутине, на речке Наре. Здесь Кутузов терпеливо ждал, пока французы оставят опустевшую Москву и, страдая от голода, не начнут искать путей в хлебные южные губернии. Здесь же, под Тарутином, русские солдаты разгромили авангардный корпус любимца Наполеона - маршала Мюрата, начав решительные действия против захватчиков. Первый раз французы бежали, как зайцы, отмечал Кутузов.
Тарутинский лагерь являлся местопребыванием армии почти месяц. За это время (сентябрь - начало октября) русские части отдохнули, провели переформировку, подготовились к новым сражениям. То был переломный момент Отечественной войны 1812 года. Наполеон упустил стратегическую инициативу и оказался перед необходимостью отводить войска на зимние квартиры из сожженной, почти покинутой русскими Москвы. Он присылал парламентера в Тарутинскую ставку, но старый фельдмаршал не принял условий о мире французского императора.