– Ах да, простите. Как же вас зовут, мисс?
– Конни, – сообщила та. – Конни Фицгенри.
Она говорила четко и уверенно. Психи так "не говорят.
– Мисс Фицгенри, – приятным голосом начал Хейз, – один из патрульных говорит, что вы видели, как грабитель сел в машину и уехал. Это так?
– А как вас зовут? – поинтересовалась Конни.
– Детектив Хейз.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте. Так вы действительно его видели?
– Кого?
– Человека, который сел в машину и уехал.
– Конечно, – сказала она. – Вы знаете, сколько мне лет?
– Сколько?
– Семьдесят четыре. Вы бы дали мне семьдесят четыре?
– Я не дал бы вам больше шестидесяти.
– Серьезно?
– Вполне.
– Спасибо.
– Значит, этот человек...
– Завернул за угол, сел в машину и уехал. Я видела это собственными глазами.
– У него был пистолет?
– Нет.
– Какое-то другое оружие?
– Нет, сэр.
– Почему вы думаете, что это был тот самый человек, который ограбил мистера Ригатони?
– Я не говорила, что он кого-то ограбил. Я только сказала, что видела, как он сел в машину и уехал.
– Понятно, – сказал Хейз и засомневался в справедливости своего первоначального предположения. Судя по всему, Конни Фицгенри все-таки была чокнутой. – Я хотел спросить, мисс Фицгенри, – уточнил он, – почему вы решили, что в этом человеке есть что-то подозрительное?
– У меня есть на то причины, – ответила Конни.
– Какие же?
– Серьезные.
– И все-таки...
– Вы считаете, что этот человек ограбил мистера Ригатони? – спросила Конни.
– Скажем, у нас есть основания подозревать его.
– Как он выглядел? – продолжала допрос старуха.
– Как вам сказать?
– Волосы?
– Светлые.
– Так, а глаза?
– Мы не знаем.
– Как он был одет?
– Спортивная рубашка, без галстука. Спортивная куртка. И ещё черные перчатки.
Хейз отвечал и удивлялся, как ловко старухе удалось поменяться с ним ролями и превратиться из свидетельницы в сыщика. Он пристально посмотрел на Конни. Она безмолвствовала.
– Итак? – спросил он.
– Итак, что?
– Этого человека вы и видели?
– Да, его-то я и видела.
– Что ж, – сказал Хейз. – Теперь кое-что начинает проясняться.
– Когда он так быстро укатил, я сразу смекнула, что дело нечисто, – сказала Конни.
– Почему?
– Потому что он был весь в крови. На тротуаре за углом натекла целая лужа.
Хейз сделал знак патрульному, и тот вышел из магазина проверить показания старухи.
– Вы случайно не заметили номер?
– Заметила.
– Какой же?
– Я не обратила внимания на цифры. Я заметила только, что на машине был номер.
– А может быть, вы знаете, какого года выпуска машина, какой марки? – спросил Хейз.
– Конечно. Не верите? Вы, наверное, считаете, что женщина в семьдесят четыре года ничего не смыслит в таких вещах? Ничего подобного! Я могу назвать год выпуска и марку любой машины на улице. У меня хорошее зрение. Двадцать процентов в обоих глазах, хотя мне и стукнуло семьдесят четыре!
– Так какая же...
– Машина на той стороне улицы – «Бьюик» пятьдесят четвертого года, за ней фургон, «Форд» пятьдесят второго, а там вон...
– А что вы скажете насчет машины, в которой уехал тот тип? – спросил Хейз.
– По-вашему, я не знаю, что это была за машина?
– Ничего подобного, я уверен, что вы знаете. И жду, когда вы мне об этом расскажете.
– "Додж" сорок седьмого года, – хитро прищурясь, сказала старуха.
– Седан?
– Да.
– Четырехдверный или двухдверный?
– Четырех.
– А цвет?
– Зеленый, но не фабричный. Фирма «Крайслер» никогда не выпускала машины такого цвета.
– Что же это за цвет?
– Ну, такой темно-зеленый. Машина перекрашена, можете не сомневаться. Это не фабричная окраска.
– Вы уверены?
– В машинах я кое-что смыслю. Спросите про какую хотите. Никогда не видела, чтобы «Крайслер» красил машины в такой цвет. Даже теперь, когда одна расцветка безумнее другой.
– Огромное спасибо, мисс Фицгенри, – сказал Хейз. – Вы нам очень помогли.
Он проводил её до порога. Там старуха остановилась и чарующе улыбнулась, показав редкие кривые зубы.
– Разве вам не нужен мой адрес? – спросила она.
– Зачем, мисс Фицгенри?
– Чтобы знать, куда прислать мне чек, – ответила старуха.
Глава 7
Берт Клинг сидел в дежурке и беседовал по телефону со своей невестой Клер Таунсенд.
– Я сейчас не могу говорить, – объяснял он.
– Даже не можешь сказать, что любишь меня?
– Нет.
– Почему?
– А потому!
– Кто-то рядом?
– Да.
– Кто же?
– Мейер.
– Ты меня звал? – повернулся к нему Мейер.
– Нет, нет.
– Ты меня любишь? – спросила Клер.
– Да, – ответил Клинг и украдкой посмотрел на Мейера.
Мейер был весьма неглуп. Наверняка он понял, что спросила Клер, потому что пришел в восторг от замешательства Клинга, который не переставал удивляться женщинам. Клер, красивая и умная девушка, почему-то никак не могла взять в толк, что дежурная комната следственного отдела – не самое подходящее место для разговоров о любви. Он представил себе Клер – копна черных волос, бездонные карие глаза, узкий нос, высокие скулы...
– Скажи, что любишь меня, – не унималась Клер.
– Что ты делаешь? – спросил Клинг.
– Готовлюсь к экзамену.
– К какому?
– По социологии.
– Вот и хорошо. Иди и занимайся. Если ты хочешь в этом семестре получить диплом...
– А если я получу диплом, ты на мне женишься?
– Женюсь, когда ты найдешь работу.
– Если бы ты стал лейтенантом, мне не пришлось бы искать работу.
– Само собой. Но пока я всего-навсего детектив третьего класса.
– Это мой последний экзамен.
– А другие ты сдала?
– А то нет!
– Умница. Ну так иди и учись.
– Лучше я немного поговорю с тобой.
– Я занят. Ты пускаешь на ветер деньги налогоплательщиков.
– Какой ты совестливый...
– Честь и совесть восемьдесят седьмого участка, – сказал Клинг, и Клер расхохоталась.
– Ладно, хорошенького понемножку. Вечером позвонишь?
– Да.
– Я люблю тебя, полицейский! – сказала она и повесила трубку.
– Подруга? – поинтересовался Мейер.
– Угу, – пробормотал Клинг.
– L'amour[5], – сказал Мейер. – Это прекрасно.
– Иди к черту.
– Я серьезно. Июнь, июнь, пора любви! Признавайся, когда свадьба.
– Во всяком случае, не в этом июне.
– Значит, в следующем?
– Может быть и раньше.
– Вот и хорошо, – сказал Мейер. – Для нас, полицейских, женитьба – великое дело. Воспитывает чувство справедливости. Узнав на деле, каково быть узником, ты не будешь торопиться арестовывать других.
– Ерунда, – ответил Клинг. – Ты ведь любишь свою тюрьму.
– Разве я говорил, что не люблю? – удивился Мейер. – Вот уже тринадцать лет я женат на этой женщине, благослови её Господь. – В его голубых глазах мелькнул огонек. – Я привык к моей камере. И если в один прекрасный день я обнаружу, что она не закрыта, я даже не попытаюсь бежать.
– Крепко же ты увяз, – заметил Клинг.
– Я люблю свою жену, – философски изрек Мейер. – Что правда, то правда.
– Когда ты женился, то уже работал в полиции?
– Да. Мы познакомились в колледже.
– А я и не знал, что ты учился в колледже.
– Я большой интеллектуал, – сказал Мейер. – Разве по мне не видно? У меня в роду все сплошь ученые. В том городишке в Европе, откуда прибыл мой дед, кроме него, никто не умел читать и писать. Он был уважаемым человеком.
– Готов поверить, – согласился Клинг.
– И правильно сделаешь. Разве я хоть раз в жизни сказал неправду? Никогда! Недаром меня зовут честный Мейер. В колледже я изучал право, я тебе не говорил?
– Нет.
– Правда, когда я окончил колледж, юристов вокруг развелось как собак нерезаных. Это было в сороковом году. Ты знаешь, кто тогда был нужен стране? Вовсе не юристы.