Но декан был другого мнения.
— Вот приказ о вашем отчислении. Я подписываю и передаю ректору. Это чистая формальность, но я должен спросить: в чем причина вашего прогула?
— Я не виноват. Понимаете, тут такое дело: поезд, на котором я ехал, сошел с рельсов.
— Как?! — взревел Феофаныч, ни на кого никогда не повышавший голоса, размашисто подписал приказ и вызвал секретаршу. — Передайте в ректорат. С меня хватит!
— Иван Феофанович! — взмолился я. — Я не вру. Честное слово! Я говорю чистую правду! Было крушение. Возле станции Мга!
— Вы говорите правду? Прекрасно. Езжайте на вокзал и принесите мне справку о том, что было крушение. Если через два часа вас не будет, приказ уйдет в ректорат. Все, идите.
На Московском вокзале я отыскал кабинет начальника и попросил дать мне справку о том, что поезд, на котором я ехал, сошел с рельсов. В доказательство, что я ехал именно на этом поезде, показал билет. Начальник как-то странно посмотрел на меня и велел обратиться за справкой в кабинет номер такой-то, по коридору прямо, последняя дверь слева. В кабинете без таблички, только с номером, за канцелярскими столами сидели два человека, курили «Беломор» и читали газеты. Тот, что постарше — «Правду», второй, помоложе, — «Известия». Оба не в железнодорожной форме, а в обычных костюмах. Выслушав мою просьбу, почему-то переглянусь.
— Зачем вам справка? — полюбопытствовал молодой.
Я объяснил: требует декан, иначе грозит отчислить.
— Надо же, какой грозный у вас декан! А на слово не верит?
— Ни в какую, — подтвердил я. — Уперся. Неси справку и все.
— Фамилия декана? — вмешался старший.
Я сказал.
— Должность?
— Декан — это и есть должность. Декан второго факультета.
— Какого института?
— Разве я не сказал? Технологического имени Ленсовета.
Пожилой вписал данные в конторскую книгу. Но почему-то не мои, а декана.
— Так что, дадим молодому человеку справку? — с иронией поинтересовался молодой.
— Не скалься, дело серьезное, — оборвал старший. Он написал на листке номер телефона и протянул мне. — Передайте декану, чтобы он позвонил по этому номеру.
— А справка? — спросил я.
Молодой усмехнулся:
— Ну что мы будем разводить формальности! Обойдемся без писанины. Гуляй, студент, гуляй!
Вернувшись в институт, я протянул Феофанычу листок с телефоном.
— Это — справка? — неприятно удивился он.
— Вас просили позвонить по этому телефону.
— Кто просил?
— Не знаю. Какой-то человек на вокзале. Он не назвался.
— Что ж, позвоним вашему таинственному незнакомцу. Почему бы и нет? — Он набрал номер и официально представился: — С вами говорит декан факультета неорганической химии Технологического института имени… Как? Да, я вас слушаю…
Не знаю, что ему говорили, но лицо у Феофаныча постоянно вытягивалось, он то и дело поправлял очки, сползавшие с почему-то запотевшего носа, повторял напряженным голосом:
— Да, понимаю… Нет, не настаиваю… Да, конечно… Все понял, спасибо. Желаю здравствовать.
Положив трубку, вынул большой клетчатый платок, сначала протер очки, потом лицо.
— Что сказали? — осторожно спросил я.
— Что сказали? То, что я и сам должен знать. На советских железных дорогах никаких крушений не бывает никогда. Никаких. Даже мелких. Вот что сказали.
Он на четыре части разорвал лежавший перед ним и уже подписанный им приказ и бросил обрывки в корзину для бумаг.
— Чего вы ждете? Вопрос закрыт. Свободны.
С порога я оглянулся. Феофаныч расслабленно сидел в кресле и смотрел мне вслед с таким выражением, что на лице его без труда читалось: «Господи, когда же я избавлюсь от этого придурка?!»
В тот день, когда мне торжественно вручили с такими муками выстраданный диплом, не было более счастливого человека, чем…
Чем я?
Нет, чем декан.
Слава
Однажды в отдел очерка журнала ЦК ВЛКСМ «Смена», где я работал разъездным корреспондентом, заглянула заведующая отделом писем и протянула мне конверт:
— Коллективка. Пришла из Питера, из Технологического института. Ты же там учился, правильно? Посмотри. По-моему, есть тема.
Под письмом было штук двадцать подписей. Группа третьекурсников-электротехников взбунтовалась против старосты и потребовала его сменить. Причины: хам, доносчик, перед начальством лебезит, с товарищами высокомерен. Деканат встал на сторону старосты, факультетский комитет комсомола занял позицию невмешательства. Просим прислать корреспондента и помочь нам добиться справедливости.
В редакционной почте такие письма были не редкость. Чаще всего их переправляли в вышестоящие органы на местах с просьбой разобраться и принять меры. Но это письмо меня заинтересовало. Здесь была тема. В любом варианте: если староста действительно хам и холуй и если он честный человек, восстановивший против себя группу своей требовательностью. Немного грела и другая мысль: будет интересно появиться в родной «техноложке» в роли спецкора всесоюзного журнала с полуторамиллионным тиражом.
Я выписал командировку и поехал в Ленинград.
Дело оказалось проще простого. Староста, поступивший в институт после армии, действительно оказался личностью очень неприятной. Эдакий маленький начальник, обожающий показывать свою власть. Обязанность старосты: вести журнал посещений, сообщать в деканат о прогульщиках. Он может поставить прогул, а может и не поставить. Или поставить прогул тому, кто в тот день ничего не прогуливал. Поди потом доказывай, что произошла ошибка. Этой своей маленькой властью староста пользовался без зазрения совести. Доносами тоже не брезговал. В деканате скопилась целая пачка его докладных о случаях выпивки в общежитии, о злостных картежниках, о тех, кто приводит девиц легкого поведения. И хотя в группе тоже собрались далеко не ангелы, общий расклад сомнений не вызвал: такого старосту нужно гнать.
Но тут выяснилось одно обстоятельство, которое объясняло, почему эта несложная проблема не была решена в своем кругу и почему факультетский комитет комсомола предпочел не вмешиваться. Старосту поддерживал не деканат, а институтский партком. Он пришел из армии кандидатом в члены партии, в партию вступил уже в институте и считался перспективным молодым кадром. Это исключало вмешательство в конфликт молодежного журнала. Критиковать партийные кадры нам не позволялось. Комсомольские, вплоть до второго секретаря обкома — сколько угодно. А партийные — стоп. Но об этом мало кто знал, и я решил этим воспользоваться.
Для начала провел общее собрание группы с присутствием декана, секретаря парткома, довольно противной бабы, секретарей факультетского и институтского комитетов комсомола. Собрание получилось таким, как я и ожидал: бурным, на нерве, помоев на старосту вылилось выше головы. Попытки секретаря парткома его защитить обернулись тем, что и ей досталось от возмущенной общественности. Потом я провел совещание в узком кругу с секретарем парткома и комсомольцами.
— У меня нет выбора, на чью сторону стать, — сообщил я с глубокой скорбью в голосе. — Но репутация моего родного института мне дорога, и с моей стороны было бы черной неблагодарностью опозорить альма-матер на всю страну ради того, чтобы написать острую статью. Но делать все-таки что-то нужно. Давайте вместе подумаем, как выйти из этой непростой ситуации, чтобы не обидеть ни группу, которая права, как всегда право большинство… вы согласны? — обратился я к секретарю парткома.
— Да, конечно, — важно подтвердила она. — Большинство всегда право. А как же?
— … ни старосту, принципиального, хотя и несколько прямолинейного человека.
Правильно поставленный вопрос всегда содержит в себе ответ. Утраивающий всех компромисс был найден. Старосту решили кооптировать в институтское партбюро, а от обязанностей старосты освободить, так как у него не будет возможности совмещать эти две трудные обязанности. На том и сошлись.