— Ага.
— А теперь, как же ты задумал его провести? Я готов вас выслушать, товарищ секретарь.
Улыбка у Нагорного несколько снисходительная, но во взгляде — нетерпеливая заинтересованность. Он уже не раз убедился в том, что секретарь приходит к нему с дельными предложениями. И вообще нынещний секретарь Нагорному нравится, хотя это держится в секрете: ранней похвалой испортить можно человека.
— Замысел вечера примерно такой,— начал пояснять Жариков.— Надо использовать наши возможности. Ведь служим в республике, через которую прокатились все войны. Туда и обратно. Сколько здесь живет героев, сколько необыкновенных людей. Весь народ республики — патриоты.
— Не агитируй. Я давно сагитированный.
— Извините, Николай Иванович. Хотим, значит, пригласить в гости двух женщин: одна во время оккупации по заданию партизан уничтожила фашистского гауляйтера, другая была узницей Освенцима, потом попала аж во Францию и участвовала в отряде Сопротивления. И вот послушаем их, поговорим. Обе они обаятельные такие женщины. Меня с ними познакомили. Дадим красочную афишу по гарнизону.
— Согласятся ли они ехать сюда?
— Приедут. Предварительно я уже договорился.
Нагорный мягко опустил на стол тяжеловесные кулаки, поросшие черными волосками.
— Задумано неплохо. Должно получиться.
И получилось, да еще как здорово.
В субботу въехала в гарнизон «Волга» с городским номером. Из машины вышли две женщины: одна высокая, черноглазая, сохранившая гордую красоту, в свои немалые годы, другая — с болезненной бледностью на лице и совсем седая. Их встретили Николай Иванович Нагорный и сам полковник.
Небольшой зал клуба не мог вместить всех, желавших послушать гостей. Решено было транслировать их выступления через местный радиоузел.
— Как это было… Да вы, наверное, уже знаете эту историю,— начала свой рассказ высокая женщина. Она говорила негромко и спокойно, будто книгу читала, а не о себе рассказывала.— По решению штаба партизанского движения здешний фашистский гауляйтер был приговорен к смертной казни. Привести в исполнение поручили мне. Я работала горничной, вернее сказать, маскировалась под горничную. Жил гауляйтер в особняке, недалеко от Центральной площади. Как бы вам пояснить, где это?.. Теперь наш город один из красивейших в стране, насчитывающий свыше миллиона жителей. А тогда он почти весь лежал в руинах, в нем оставалось всего-навсего тридцать тысяч человек. Казнь свершилась в полночь…
Да, этот подвиг отважной советской партизанки был довольно широко известен, о нем читали, портрет женщины — Героя Советского Союза — не раз помещался в газетах.
Но нынче ее подвиг предстал перед людьми, как событие современное, ибо вот же она, живая героиня рассказывает о нем. Мысленно проходя шаг за шагом опасный путь по коридорам и комнатам особняка в жуткой тишине ночи. И слушатели идут за нею и так же, как она, затаивают дыхание, когда рука генерального адъютанта внезапно повернула выключатель… Вздох облегчения волной прошел по залу, когда партизанка, встреченная верными друзьями, мчалась на машине через лес, а в это же время, в полночь, под подушкой у гауляйтера взорвалась мина замедленного действия.
Рассказ другой женщины был не столько героическим, сколько печальным.
— …Двое суток везли нас в опломбированных товарных вагонах, не давая ни куска хлеба, ни капли воды. Когда выгрузили, пересчитали. Живых погнали по дороге в лагерь, а трупы аккуратно сложили вдоль железнодорожного полотна. В лагере муж дважды столкнулся со мной лицом к лицу и не узнал меня…
О, какой далекий, какой неимоверно тяжелый путь простирался перед нею!
— …Наш отряд оперировал на юге Франции; в боях мы потеряли людей, но вскоре наши ряды пополнились. Вместе с французскими девушками я ходила в разведку, участвовала в диверсиях…
Бороться в строю, хоть и вдали от Родины, хоть и в полном безвестии,— уже совсем не то, что быть в плену.
— …Все эти годы я не могла разыскать свою дочь. И теперь ничего не знаю о ней, но верю, может быть, по-матерински слепо верю, что она жива. Могло случиться, ей дали другое имя и фамилию, и она не знает, что у нее есть мама. Теперь она уже взрослая, возможно, замужем, имеет свою семью…
План тематического вечера неожиданно был нарушен. Захотели сказать доброе слово гостям многие, и к трибуне протискивались совсем не те, кто к выступлению предварительно готовился.
Замполит подмигнул Жарикову; ничего, все нормально.
Один из выступавших закончил свою краткую речь так;
— Не допустим! Никогда больше не допустим, чтобы наши люди страдали.