Жариков задержался у порога, крикнул своей Таньке:
— За мамочкой еду, слышишь?
Танюшкино личико засияло в радостно-беззубой улыбке.
— Ма-ма! Ма-ма!..
Пятнадцать километров до райцентра по хорошо накатанной гравийке «Волга» проскочила за каких-нибудь десять минут: Жариков велел «жать с форсажом», а шофер тому и рад.
Вот и здание больницы. Вот и приемный покой, где уже ждет одетая, рвущаяся домой Ирма.
— Димочка, ты приехал! — кричит она, бросаясь к Жарикову.
Он уводит ее, сестры и санитарки желают всего хорошего молодой паре, а главное — не попадать больше в больницу.
— Чья это машина, Дима?
— Командир полка дал. Лично.
— О-о!
При встрече в больнице было много посторонних, в пути они стеснялись шофера, и только дома Жариков смог по-настоящему взглянуть на свою Ирму. Похудала, изменился цвет лица, но какие родные черты, какие милые манеры, как приятна ее речь — сдержанная, с едва заметным прибалтийским акцентом! Не успела порог переступить, а уже занялась хозяйством, которое без нее, конечно же, было запущено.
— Дима! — слышится ее негромкий голос из кухни
— Я тут!.. — весело откликается Жариков.
— Ты хотшешь чаю с вареньем или с молоком?
Хотшешь — это слово, произнесенное Ирмой на свой лад, вызвало в душе Жарикова «вибрацию», как сказал бы он сам.
— Как ты, так и я, Илукстене! — восторженно кричит он в ответ.
В комнату вбегает маленькая мамина помощница. В цепких Танюшкиных ручонках пачка печенья, которую она прижимает к груди, как куклу.
С большой фотокарточки, что висит на стене, с преувеличенной серьезностью глядят в мир двое молодых людей, совсем юных — Жариков женился в двадцать один год. Встретились они в большом прибалтийском городе. Дмитрий Жариков был тогда курсантом технического училища, а Ирма Илуксте работала на фабрике ткачихой. Любовь нагрянула к ним в первый же вечер, который они провели вместе. Ни насмешки друзей-курсантов насчет добровольного рабства, ни протесты родителей Ирмы уже не могли остановить развивающихся событий. Как только Дмитрий надел погоны техника-лейтенанта при выпуске из училища, они пошли в загс и зарегистрировались. И приняла Ирма мужнину фамилию — Жарикова. А еще Дмитрий называл ее в шутку Илукстене, урожденная Илуксте. Он знал, что по латышскому обычаю к фамилии женщины, которая вышла замуж, прибавляется частичка «не». А вообще-то, Дмитрий слышал звон, да не знал, где он. Ирма всегда со смехом откликалась на его «Илукстене»!
Техник-лейтенант Жариков получил назначение в авиачасть, Ирме пришлось попрощаться с родительским домом и прекрасным городом на берегу моря, приехали они сюда и стали жить-поживать. Незаметно четыре года прошло. Уже их трехлетняя Танюшка бегает, постукивая башмачками по скрипучему полу.
С приездом молодой хозяйки из больницы они втроем занимались разными домашними мелочами, и всем было хорошо. Допоздна не зажигали света. Сидели в обнимку у окна, разговор то вспыхивал, то затухал. На синем фоне вечернего неба силуэтом большого гриба проступало двухметровое гнездо на срезанном дереве.
— В больнице я кое-что прочла об аистах,— тихо заговорила Ирма.— Мы с тобой думали, что на яйцах сидит все время самка. Оказывается, они сидят попеременно — самка и самец. Вот дружные ребята, правда?
— Правда,— усмехнулся Дмитрий
— Они улетели без меня. Как жаль, что я не успела проводить их в далекий путь.
— Весною прилетят.
Неожиданно в деревенскую тишину за окном ворвались звуки модного ритмического танца. Улицей прошли девушки и парни, у двоих или троих были транзисторные приемники, настроенные на одну волну. Не слыхать теперь старомодной гармони на здешней сельской улице, застеснялась гармонь, умолкла.
Когда все стихло, Ирма сказала:
— Аисты гнездятся около человеческого жилья. Птица редкая. Дом, который изберет аист,— счастливый.
ІІ
Первый заморозок подбелил на аэродроме постройки и самолетные брезентовые чехлы. Жухлая трава подернулась густой сединой. Не за горами зима, трудное время для техсостава, когда холодный ветер пронизывает человека насквозь и до серебристой обшивки самолета не дотронуться — жжет.
После утреннего построения летчики пошли заниматься в учебный городок. Техники и механики остались работать на материальной части. Власть на аэродроме перешла от командиров эскадрилий к инженерам, и было объявлено еще одно построение — для постановки технических задач.
Инженер второй эскадрильи, широкоплечий, приземистый капитан, отвел своих в сторону и воркующим голоском поучал: