Хмуро, бездумно смотрел Дмитрий в окно. Вдоль гарнизонной улочки стоят тощие, посаженные только в прошлом году деревца, на некоторых листва так и не появилась. По тротуарам шагали редкие прохожие. Прокатил на велосипеде старшина. Все сверхсрочники держат велосипеды или мотоциклы. Но вот показался солдатский строй. Ребята идут вольным шагом, с пакетами под мышками, впереди — направляющий с красным флажком.
— В баню топают черти! — завистливо вскрикнул Дмитрий.
И тут же обрадовался: а что ему мешает пристроиться к солдатам и сходить в баньку вместе с ними? Это лишь в ДОСах отключают воду, когда вздумается деятелям из домоуправления, а в солдатской бане такого безобразия нет.
Там и попариться можно на славу и подурачиться с хлопцами, окатывая друг друга прохладненькой из тазика.
— Подъем истребительной авиаций!
Через несколько минут капитан Жариков бежал с чемоданчиком по улице, догоняя солдатский строй.
XIV
Уже в августе доходят в большой приморский город вести о приближающейся осени. Днем припекает солнце, на пляжах уйма купальщиков, а к вечеру вдруг потянет с востока холодом, асфальт заблестит от мелкой-мелкой мороси, упадут на него несколько кленовых листьев, всего несколько, но присмотритесь к ним — они ведь уже пожелтели.
Компания молодых людей вышла из кафе. Все изящно одеты, как и надлежит жителям города, диктующего моды, у всех прекрасное настроение. Парни — их трое — наперебой рисуются и выхваляются перед Ирмой Жариковой, хотя известно, что она замужем и что надежд на взаимность никаких.
— Идем на набережную, все идем туда!
— Не могу,— возразила Ирма. И добавила смеясь:— У меня дома дети плачут.
Трудно поверить, что у молоденькой, по-девичьи стройной Ирмы есть дочка, и той дочке — скоро четыре года, но все знают, что это так.
Не знают люди вот чего: почему Ирма уехала из гарнизона, почему уже пятый месяц живет без мужа и даже без писем от него.
Ирма понимала, что во многом виновата сама, однако просить прощения было не в ее характере. Доброта и непреклонность, искренность и выдержка, страстность и благоразумие достались Ирме в наследство от отца.
Старый Илуксте пока что был жив и здоров. Приезду младшей дочери, любимицы, он обрадовался и не очень вникал в то, что у нее там получилось с мужем. С его стороны было сделано все для того, чтобы Ирма чувствовала себя дома, как дома, чтобы к ней вернулось время девичества, если это возможно. Маленькая Танечка нисколько не мешала этому путешествию в юность. Она быстро, освоилась в большой многолюдной семье Илуксте, заняв положение не дочки, а скорее младшей сестренки Ирмы. Свою бабушку она как-то по ошибке назвала мамой, да так и пошло. Старый Илуксте улыбался в бороду: а что? — пусть будет еще одна дочурка, самая младшая, от такого счастья никто не откажется.
Два старших брата вежливо, но настойчиво донимали Ирму напоминанием:
— Ты скажи только слово, и мы сейчас же поедем к нему, чтобы поговорить как следует.
Ирма сердилась, когда они встревали не в свое дело. «Уходите, уходите»… — она выталкивала их из комнаты обеими руками, но не так-то просто было сдвинуть хотя бы с места этих здоровенных мужиков в спортивных свитерах.
И отец, и мать, и братья — все они наивно думали, что Ирме в большом, теплом доме Илуксте хорошо. А Ирму одолевала тоска зеленая. Она полетела бы в захолустный гарнизон в одном бы платьице, подхвативши Таньку на руки,— пусть он только позовет ее. Он должен сделать шаг к примирению первым. Ирма будет ждать его слова как угодно долго, хоть всю жизнь.
Но ждать всю жизнь не пришлось. Вернувшись однажды с прогулки, Ирма нашла на своем туалетном столике уведомление междугородной телефонной станции. Дмитрий вызывал ее на завтра к восьми вечера.
Ночью Ирма не спала. Днем взяла на себя все хозяйские заботы по дому, чтобы скорее прошло время. На телефонной станции ее заставили прождать почти час. Наконец — приглашение в кабину.
Она услышала голос Дмитрия и, теряя силы, опустилась на стул. То, что он стал говорить дальше, заставило ее расплакаться. Его вызов к телефону, оказывается, не был первым его шагом к миру, чего так ждала Ирма. Он сообщил печальную весть: работа идет из рук вон плохо, его сняли с должности секретаря комсомольского комитета, и опять он — техник самолета, опять — техник самолета. По его мнению, Ирма должна об этом знать. Может быть, она никогда не захочет вернуться к человеку, загремевшему вниз. Хотя он по-прежнему любит ее, одну ее.