Признание в любви Ирма пропустила мимо ушей.
— Но как же могли тебя снять, ведь у тебя выборная должность? — спросила она.
— Как сняли? Очень просто: на собрании комсомольцы проголосовали против — вот и все,— ответил Дмитрий. Ирма молчала, и он пояснил ей: — Конечно, первую скрипку в этой рапсодии сыграло начальство.
— И Нагорный?! —вскрикнула Ирма.
— В том числе и Нагорный твой,— подтвердил Дмитрий с недоброй иронией в голосе.
— Он не мой, а как раз твой,— холодно возразила Ирма.— Давно ли в обнимку ходили?
Дмитрию такое напоминание не понравилось.
— Ну, хватит об этом. Какое будет твое решение, Ирма?
Ему пришлось долго ждать ответа. Телефонистка предупредила о последней минуте разговора. И тогда негромко прозвучало одна Ирмино слово:
— Подумаю.
Их разъединили. Ирма учащенно дышала. В какой-то горячке она поцеловала трижды телефонную трубку и выскочила из кабины.
Светло-синий вечер наплывал на город со стороны моря. Бледно горели редкие огни рекламы, будто вспыхнувшие первые зорьки. Улицы стали, многолюдными, шумно-веселыми. У Ирмы сжалось сердце при мысли, что она должна покинуть всю эту красоту.
Если бы у Дмитрия было все хорошо, она бы действительно еще подумала: ехать к нему или нет. Но у него такие неприятности! Сняли с должности секретаря комитета, послали на прежнее место. «Наверное, теперь все отберут,— рассуждала Ирма.— И квартиру». Ей представилось, как Дмитрий в одиночку переезжает обратно к Ефимовне, таскает мебель и всякую домашнюю утварь. Наверное, бросается при этом шуточками.
Что бы там ни стряслось, Дима виду не подаст, что ему трудно и больно.
Хороший парень Димка Жариков. И совсем не чувство жалости призывает Ирму к нему, даже не супружеский долг. Что-то другое. Дима давно стал для нее другом, с которым порвать невозможно.
Прежде чем идти домой, Ирма купила в городской кассе билет. Ее поезд отходил ранним утром. На сборы оставалось времени всего-то несколько часов.
Ее «подумаю» обдало Дмитрия ледяным дыханием одиночества. Оказывается, во время этой затянувшейся ссоры и разлуки он ни на минуту не представлял своей жизни без жены и дочери. Мысленно он всегда был с ними. А теперь вот до чего дошло… Но, положа руку на сердце, на что лучшее мог рассчитывать ты, товарищ Жариков, сообщая по телефону о своих последних «успехах»?
Еще и еще раз Дмитрий вспомнил, как все это случилось, стараясь осмыслить свои поступки, теперь уже издали, со стороны. Работавшая в части группа офицеров политотдела «накопала» уйму недостатков: отрыв секретаря от массы комсомольцев, формализм и неконкретность в планах, резкое снижение активности низовых организаций, рост нарушений дисциплины со стороны комсомольцев и т. д. и т. п. Что похоже на правду, а что и нет. Тот самый майор из комсомольского отдела, который раньше все расхваливал Жарикова за огонек да выдумку, теперь, наоборот, ругал его за безынициативность. На то она комиссия, чтобы спросить построже. А вот позиция своего, полкового, начальства возмутила Жарикова до крайности. Нагорный, например, и не подумал защитить секретаря, наоборот — стал вскрывать те недостатки в работе, о которых приезжие политработники едва ли догадывались. Командир полка охарактеризовал его как человека поверхностного, зазнавшегося, не принесшего комсомольской организации особой пользы. Даже бросил ему в лицо этакую злую шутку: «Думали мы, Жариков, из тебя комсомольского бога слепить, да не то тесто попалось нам в руки».
А ведь на глазах у них Дмитрий поднимал комсомольскую работу в полку, разжигал активность ребят, кидался очертя голову в любой омут. И что-то было создано, что-то завоевано — этого ж не скроешь!
Почему все забыто?
Поначалу Дмитрий сетовал только на начальство. Но на комитете и потом на собрании опять ударил гром среди ясного неба. И там ни одна душа не вспомнила о его прошлых заслугах. Говорили только о том, что в последнее время Жариков запустил комсомольскую работу и оторвался от коллектива. Алешка Ивушкин так говорил, Иван Концевой, другие — выступавших было много.
И тогда, на собрании, и нынче, когда все уж осталось позади, Дмитрий не мог понять некоторых простых истин.
До него был секретарь комитета. Человек вялый какой-то, скучный; его почти не видели на аэродроме, он или сидел в кабинете, глубокомысленно склонившись над бумагами, или незаметно «отрывался», шел домой и занимался личными делами. Никакой выдумки, ни малой искорки. А его на два срока подряд избирали секретарем комитета. Приезжал представитель политотдела, веско рекомендовал товарища, и комсомольцы дружно голосовали «за». Парня того не критиковали и не ругали.