Жаль, что не привезла дочку. Милая пухленькая девчушка сидела бы сейчас у Дмитрия на руках. Но с другой стороны, может быть, и лучше побыть им здесь некоторое время вдвоем? Такие перемены в службе, надо все это осмыслить. Воспоминание о «переменах» проняло Дмитрия горечью, и он не решился сделать то, к чему уже было приготовился — рысьим прыжком настигнуть Ирму, когда она будет проходить мимо ванной комнаты.
После обеда-ужина Ирма сказала:
— Мне бы хотелось выйти на воздух, еще совсем светло.
А на улице она пожелала повидаться с бывшей квартирной хозяйкой Ефимовной и ее аистами.
— Они еще не улетели?
— Должно быть, нет. Но точно не знаю,— ответил Дмитрий.
Направились в деревню. Ее домики сейчас окутывали облака буйной зелени, последней августовской зелени. А березки кое-где уже занялись желтыми огоньками. Ирма стала утверждать, что в деревне летом лучше, чем в гарнизоне. Да и зимой жить можно, особенно с такой хозяйкой, как Ефимовна. Дмитрий не догадывался, к чему она клонит. Тогда она спросила его между прочим, как о чем-то малозначительном:
— Может быть, сегодня же и поговорим с Ефимовной насчет квартиры?
— Какой? — не понял Дмитрий.
Ирма усмехнулась, бросила в сторону найденные раньше цветистые травинки.
— Я же понимаю, Дима, ту квартиру в гарнизоне, наверное, передадут новому секретарю, а мы переселимся. сюда.
Наконец-то он сообразил. Желтовато сверкнул глазами, нахмурился:
— Таких порядков нету, чтобы кэчевскую квартиру назад отбирали. Понятно тебе?
— Понятно, Димочка,— Ирма вздохнула покорно.
— Пошли обратно! — Дмитрий взял ее за плечи и повернул.
— Все-таки сходим к Ефимовне, Дима. На аистов поглядим.
— С аистами поздороваться можно. Если они задержались пока здесь.
Стоило свернуть с дороги на широкую и единственную сельскую улицу, чтобы взгляду открылся из-за угла дом Ёфимовны, весь ее двор. И первое, что бросилось Жариковым в глаза, было, конечно, огромное гнездо на дереве со срезанными ветвями, а в нем — две чудо птицы. Одна сидит, другая стоит на тонкой ножке. Стоит, разумеется, аист, уступивший удобное, теплое место своей аистихе. Нарядные белые перья, длинные и тонкие клювы, похожие на обнаженные шпаги.
Это необыкновенное гнездо с редкими его обитателями вызывает, во-первых, чувство изумления, а уж потом — восторг! Подобное чувство испытали бы наши современники, увидев однажды медленно плывущую мимо портальных кранов древнюю белопарусную ладью.
Жариковы остановились у ворот изумленные и долго так стояли, пока не вышла к ним Ефимовна.
— Дороженькие ж вы мои! — всплеснула она руками.— Заходите скорей в хату. А где ж внучка моя?
— Танька? Загостилась у моих родителей,— ответила Ирма.
— А-а...
Ефимовна подтолкнула Дмитрия вперед, а на Ирме задержала столь красноречивый, столь торжествующий взгляд, что нетрудно было все понять без слов: «Ну что, слетелись аисты?»
Ирма чмокнула ее в щеку.
XV
Вырвавшись из реактивной трубы на волю, огненный грохочущий смерч гулял по аэродрому. Истребитель исчезал в бескрайней синеве холодно-чистого осеннего неба. Едва успевала улечься на земле тишина, и вновь сотрясал ее гром, испытывая прочность всего земного.
На полетах Жариков работал с увлечением, забывая обо всем, что тревожило его в обычные дни.
Уже много дней прошло с тех пор, как он вновь стал владельцем тяжелой инструментальной сумки.
Первое время инженер эскадрильи и начальники служб следили за каждым его шагом, задумываясь и философствуя по поводу любого малозначительного поступка с его стороны. Партийные активисты использовали всякий удобный случай, чтобы побеседовать с ним и лишний раз напомнить о важности поставленных задач, о любви к скромной, нелегкой, но до чего же романтичной специальности авиатехника. Старались не оставлять его одного и в неслужебное время. Мало ли какие мысли мог затаить Жариков после всего того, что с ним произошло. Отсюда, с самолетной стоянки он взлетел и, не удержавшись на высоте, сюда же приземлился. Обижен, конечно, разочарован. Того и гляди, покатится дальше вниз: работу забросит, на все порядки наплюет, запьет горькую… Всяко бывало с теми, кого служба не жаловала.