Обсосав ссаженную кожу пальцев, Лаптев влез на подоконник и, завернув руку в носовой платок, ткнул в форточку. С третьей попытки удалось, наконец, выбить стекло форточки. Но на улицу просовывалась только кисть руки, а на призывные и жалобные крики никто не отзывался.
Исцарапанный, охрипший, перепачканный известкой, Лаптев сел на пол возле холодильника и заскулил. Потом вытащил початую "гостевую" бутылку коньяка и выхлебал прямо из горлышка, не ощущая ни вкуса, ни крепости напитка.
Вот-вот должны были появиться души.
Лаптев уже не сомневался, что Приват сдержит обещание, и только гадал, кто придет первым: отец, от которого он в свое время отмежевался, или дед Михай, убитый из засады по его, лаптевской боязни предупредить, или те, частично позабытые уже друзья и сотрудники, которым он гадил мелко и крупно, расчищая себе место, выслуживая себе посты...
Глава 21
Бульдозерист СУ-5 Саня Кудрявцев проснулся в приятнейшем настроении. По случаю отгула можно было бы еще и поспать, но организму и так хватило. И хотя, еще не открывая глаз, Саня четко ощутил себя на старенькой раскладушке, тесной для его шестипудового тела, и понимал, что спал он в ковбойке и жестких брезентовых штанах, настроение ничуть не упало. Ночлег во времянке имел и свои преимущества.
Во времянке особенно церемониться было нечего, и скособоченный спичечный огарок Саня бросил прямо в угол.
И вот тут произошло нечто странное.
Крошечный гамачок паутины, видимый только с низкой раскладушки, не подхватил, а вытолкнул огарок, так что тот повис в воздухе и, быстро и причудливо разрастаясь, превратился в высокого худого старика со стриженой седой бородкой.'
"Ну вот,- подумал Саня,- с чего бы это?"
Действительно, никаких таких особых причин не находилось. Выпивал он хоть и чаще, чем допускала мать, но куда реже, чем, скажем, его сменщик. И уж во всяком случае не могло произойти такое, чтобы солнечным утром, на трезвую голову, безо всякого вдруг из огарков появлялись старички, хотя бы даже такие чинные и благообразные.
- Вы можете лежать,- сказал старик с резким прибалтийским акцентом,- а я постою.
- А что, места нет?- спросил Саня и деликатно поджал ноги, предлагая старику присесть на край раскладушки.
- Нет,- ответил старик,- в этом нет необходимости.- Тут только Саня со всей ясностью сообразил, что ни по каким правилам, твердо усвоенным им, ничего подобного быть не может. Однако, поскольку Саня, кроме матери, никого не боялся и что-то в закутке души ему успокоительно нашептывало, что все это - просто такой неожиданный утренний сон, он не зашумел, не задергался, а улыбнулся и спросил:
- Вы, деда, из каких будете?
- Из лютеран. Нас еще "прибалтийскими протестантами" при его светлости Витте называли.
И Витте, и лютеране для не слишком прилежного в науках Сани были темным лесом, спросил он как раз о другом, но почему-то ответом удовлетворился. Даже вопросил, с немалою - по своему суждению подковыркой:
- А что, у лютеран принято так - по утрам в спички лезть?
- Я, извините, выборный,- степенно проговорил старик,- и мне дано поручение.
Слова "выборный" и "поручение" он выговорил особо торжественно, невольно вкладывая в эти привычные для современного уха слова немалый и как бы обновляющий их смысл.
- А мать говорила,- вдруг вспомнил Саня,- что прадед у меня тоже из латышей был.
- Твоя мать есть дочь моей дочери, - подтвердил старик, явно не припомнив слово "внучка".
- Так я ее позову, это мигом,- решил Саня и даже сбросил ноги с раскладушки.
- Не надо. Мы с нею незнакомы, и она испугается. Женщины многого боятся.
Саня подумал, что мать, с посторонними и впрямь иногда робкая, испугается и расстроится, и согласился:
- Ну ладно, не буду.
- Это хорошо,- сухо признал старик,- иначе ей пришлось бы сказать, в чем дело. А лучше не следует.
- Я чет-то не понял,- произнес Саня,- а что случилось?
И тут вспомнил, со всей ясностью вспомнил вчерашнее, все разговоры, пока прикидывали, откуда и как сподручнее планировать грунт и сколько заплатят; и даже дурашливую песенку про паровоз, который кричал "ау", вспомнил, под которую он передергивал рычаги, и затем - острое чувство своей неуклюжести, накатившее вчера вслед за испугом и яростью...
У Сани даже внутренности заныли, как будто прямо с раскладушки он сиганул в ревущую черноту десантного люка.
Скрипнув зубами, он спросил:
- Я вчера... много там наломал?
- Четверых, - холодно и негромко ответил старик и покачал седой головой, - а я лежал пятым...
Какое-то незнакомое жжение и покалывание заставило Саню часто-часто захлопать белесыми ресницами.
- Эти четверо - тоже отцы, и деды, и прадеды. У Августа было шестеро сыновей. Я знал его. Они все убиты. Живые - они бы не позволили...
Истерично взвизгнули старые пружины. Саня рывком сел и обхватил кудлатую голову руками.
Старик молча смотрел.
Спустя какое-то время Саня разжег потухшую папиросу, аккуратно вложил огарок спички в коробок. И спросил:
- А нельзя как-то поправить, что порушено?
- Нельзя;
- Ну, а хоть что-то я смогу сделать? - с тоскою спросил Саня.
- Можете. Затем я и обращаюсь к вам как лицо выборное. Сегодня необходимо ваше... дежурство, да, на кладбище.
- Ночью? - спросил Саня, не пугаясь, но все же с некоторой опаской припоминая свои детские, не такие уж давние страхи.
- Ночью нет необходимости,- без тени улыбки ответил старик, - по ночам работ не производится. Надо сейчас.
- Это можно,- пообещал Саня и поиграл желваками.
- Спасибо,- поблагодарил старик и, уже истаивая, добавил:
- Нам самим это не всегда удобно, а вы поторопитесь.
"Вот так",- сказал себе Саня и, выплюнув погасшую папиросу, встал, выбрался из времянки и пошел через дворик к дому: помириться с матерью, выпить чаю и предупредить, что уходит.
...Через полчаса, чуть конфузясь, но в то же время сурово хмуря брови, он вошел в нижние ворота.
На кладбище трудилась спецкоманда - без суеты и спешки, аккуратно делая то, что, быть может, и не следует вообще, но если уж делать, то именно так.
Саня постоял и покурил с вояками, поболтал на извечные солдатские темы, а потом немного побродил по нетронутым еще секторам, почитал славянские и неславянские надписи, а затем пошел ниже, к площадке, начатой вчера.
- Они мне здесь попашут! - неизвестно кому пообещал Саня и задумался, присев на травку.
Так крепко задумался, что не сразу заметил, как на кладбище поодиночке пришли ребята из его бригады - и дядя Коля, и Реваз Григорьевич.
- А что? - решил дядя Коля, когда все трое собрались вместе,- может, козла заколотим?- вытащил из кармана пластмассовую коробочку домино. Промелькнуло вдруг у Сани, что не совсем подходящее место для такого занятия и что здесь лучше бы что-то другое, но...
Почесав свои буйные бесцветные кудри, Саня согласился:
- Можно, только давай сначала скатим к воротам машины? А то будут ездить всякие, игре помешают.
- Ай, молодец,- сказал Реваз и одобрительно ткнул Саню локтем под бок,- правильно думаешь. А я и ключи свои взял.
Дядя Коля тоже прихватил свои ключи и принялся отпирать разнокалиберные висячие замки, прилепленные ко всем отпирающимся и откручивающимся частям его бульдозера.
Забрался в кабину своей "железки" и Саня, и вот пулеметный треск пускачей ударил в утреннее небо.
А еще через десять минут, когда стальные громадины, заткнув собою нижние ворота и проломы рядом с ними, умолкли, а рабочие, соскочив с гусениц, собрались вместе, Саня похвастался: