— Я повернусь боком, — успокоил его Ретиф и, нырнув в дверь, оказался в маленькой комнатке. Его препроводили в дальний угол, где он с трудом втиснулся на узкую лавку между стеной и низеньким столиком.
— Что вам угодно, джентльмены? — осведомился хозяин.
— Для меня — пиво, — сказал дядя Винкстер, — хотя пьянствовать днем порочно, но с тваггами, бродящими по кварталу и ломающими стены, лучше всего пить, невзирая на то, подходящее для этого время или нет.
— Здравый принцип, — согласился Ретиф. — Кто такие, эти «твагги', дядя Винкстер?
— О? Беспардонные плуты, спустившиеся вниз с далеких горных вершин, — значительно ответил пожилой пекарь. — После того, как вы, земляне, заставили уйти гроуси, мы думали, что все наши неприятности закончились. Но, увы, как только эти разбойники узнали, что вы прогнали пятиглазых, они подобно лавине спустились со своих гор, подобно клопам, ползущим на запах крови, и теперь они собираются продвинуть в правительство своего главаря — Хубрика Грубого. Их банды бродят по городам и сельской местности, терроризируя жителей, — он замолчал, увидев, как хозяин поставил трехдюймовую кружку с шапкой пены перед Ретифом.
— Унеси этот наперсток, Сизэткин, — воскликнул он. — Наш гость заслуживает кружку, большую, чем эта!
— Это и так Императорская Кружка, — пробормотал хозяин, — для него нужна бочка, а не кружка, но я поищу чего-нибудь еще… — и он поспешил прочь.
— Поймите меня правильно, милорд, — продолжал дяди Винкстер, — как всякий патриот я радуюсь, когда управление оберонскими делами возлагается на оберонцев. Но кто бы мог подумать, что партия нормального роста однажды подвергнется разорению от рук своих собственных соотечественников большего размера!
— Историк мог бы предсказать это, — заметил Ретиф. — Но я согласен с вами — существование под гнетом собственных тиранов всегда менее приятно, чем под эксплуатацией издалека.
— Точно! — закивал головой Принкл. — В случае с иностранцами, мы всегда могли получить некоторое облегчение, понося их действия, присущие их странному образу жизни — неуклюжий технический прием по отношению к своим соотечественникам.
— Но это еще не все, и это — не самое странное… — продолжал Дядя Винкстер, вытирая пену со своих усов и обращаясь к своему племяннику, спросил: — Все ли ты рассказал нашему благодетелю, парень?
— Нет еще, дядя, — Принкл повернулся к Ретифу. — Недавно, убирая крошки в столовой Ю.И.П., я услышал слово «твагг» от компании, тихо сидящей за столом, и навострил уши, желая разоблачить негодяев. Но мне удалось уловить только, что их шеф, этот бандит и негодяй Хубрик, воображая себя представителем Оберона, добивался аудиенции у его Превосходительства Посла Клаухаммера! Это меня так задело, что я решил предупредить их благородие об этом нахальном намерении, но нечаянно опрокинул чашку шоколада…
— Увы, мой племянник иногда бывает уж слишком несдержан, — вмешался дядя Винкстер, — хотя что мог сделать он один?
— По правде говоря, эта чашка упала на колени его Чести мистера Маньяна, — добавил Принкл. — К счастью, шоколад уже успел остыть.
— Печальная перспектива, — размышлял дядя Винкстер. — Эти мерзавцы будут главенствовать над нашим честным народом! Уж лучше бы вернулись Пятиглазые!