Джордан застонал, проводя рукой по своим каштановым волосам и делая видимыми оттенки красного и золотого в преимущественно темных прядях.
— Я застрял на каком-то художественном проекте с мистером Маршаллом. Мне просто нужно перекусить перед уходом.
Как будто официант услышал эту просьбу, он появился прямо рядом с американским наследником.
— Сэр, — вежливо поздоровался мужчина.
Джордан быстро сделал заказ. В меню ничего не было, но, похоже, это не имело значения. Когда официант ушел, я оказалась под пристальным взглядом очень темных глаз. На вечеринке они казались черными, но сегодня я заметила каштановые оттенки в его радужках.
— Это неожиданное новое развитие событий, — сказал он, его губы слегка приподнялись. — Как тебя зовут, Золушка?
Мне захотелось застонать от этого прозвища. Гребаный Раф. Этому мудаку явно нравилось рассказывать о бедной стипендиатке-цыпочке своим друзьям.
— Вайолет, — ответила я, чертовски надеясь, что Джордан был лучше своего лучшего друга. — Вайолет Спенсер.
Джордан выгнул бровь.
— У тебя королевское имя, ты знала об этом?
Я просто уставилась на него, задаваясь вопросом, был ли он настоящим.
— О, это единственное что близко к королевскому в моей жизни, — сухо ответила я.
Взгляд Джордана слегка переместился на Алекса, и я поняла, что за весь обед едва обращала внимание на этот стол. Я слегка повернулась и обнаружила, что снова наткнулась на ярко-голубой пристальный взгляд.
— Не уверен, что это совсем так, — пробормотал Джордан, неизвестная эмоция на мгновение омрачила его черты, прежде чем ее смыло.
Еду Джордана принесли как раз в тот момент, когда прозвенел звонок, возвещающий об окончании обеда, и я была рада возможности сбежать. Он не приводил в замешательство, как Раф, но в американском королевском наследнике определенно было что-то притягательное.
Мой королевский наследник.
Мне было интересно, не это ли заставляло меня чувствовать, что между нами есть связь.
Или дело было в том, что со всеми наследными принцами, которых я встречала, было почти невозможно справиться в непосредственной близости.
Если мое короткое время в Арбоне чему-то меня и научило, так это тому, насколько далеко я здесь была не в своей лиге.
И в какие неприятности я попала.
Глава 9
— У вас с Ноланом все в порядке? — Спросила я Мэтти, когда она провожала меня на следующий урок — Мировой литературы.
Несмотря на то, что я не знала ее хорошо, я могла видеть, что она заставила себя улыбнуться, когда ответила:
— О, да. Просто Нол думает, что он непобедим, и игнорирует меня, когда я говорю ему, что он не в своей лиге.
— Спортивная травма, — сказала я, указывая пальцем на кавычки, чтобы показать, что я знала, что это чушь собачья.
Мэтти тихо фыркнула.
— Ага. Тупица.
Я хотела сильно подтолкнуть ее к тому, что происходит, но я все еще чувствовала, что она не готова рассказать мне. Я не могла рисковать нашей дружбой. Пока нет. Но я бы обратила внимание, потому что все, что связано с оружием…
Мне нужно было знать.
Мэтти оставила меня у двери класса, и как только она ушла, я поспешила к своему столу. Это была одна из моих любимых тем, и я с нетерпением ждала обсуждения текста на этой неделе. Всемирная литература была предметом всеобщего изучения — попытка монархий объединить мир общей любовью к литературе. Мы все знали, что это была дерьмовая дымовая завеса для прикрытия их соперничества. Монархии заботились о власти и деньгах, ни о чем другом, и это была дерьмовая система, потому что это было унаследованное положение. Так что у нас не было выбора. Никакого голосования. Никакой свободы.
— Поторопитесь, пожалуйста, — сказала учительница. — Нам сегодня нужно многое пройти.
Я начала ощущать тему в курсовой работе здесь: ее было много.
Заняв место посередине и с правой стороны, я попыталась игнорировать множество любопытных взглядов, устремленных в мою сторону. Я могла бы сказать, что им было интересно, как, черт возьми, студентке-стипендиатке удалось пробиться к королевскому столу.
Я сама задавалась этим вопросом.
— Я профессор Талса, и я буду преподавать Всемирную литературу 101 на вашем первом курсе.
Заставив себя обратить внимание, я отметила, как молода она была для профессора — возможно, под тридцать, с строгим черным каре, которое сидело чуть выше плеч, в толстых темных очках и отчаянно нуждалась в воске для бровей. Они были такими густыми и непослушными, что казалось, будто у нее на очках вторая оправа.