— Первым делом он велел назвать сумму вознаграждения.
— Естественно.
— Тридцать тысяч.
— О?
— Фунтов, не долларов.
— Я повторяю "о" с чуть большим интересом.
— Не могу винить вас за это.
— Кампания?
— Да.
Шартелль повернулся ко мне.
— Где?
— Африка.
Он улыбнулся, затем улыбка перешла в веселый смех.
— Будь я проклят, — он поперхнулся, засмеялся вновь. — Будь я проклят. Только у этого ирландского сукиного сына могло хватить наглости обратиться ко мне.
— Этого у него предостаточно.
— Да, мистер Апшоу, нахалов на свете много, но едва ли кто сравнится с Падрейком Даффи.
— Он отзывается о вас хорошо, — вступился я за своего работодателя.
Шартелль подтащил стул поближе к моему, наклонился, хлопнул меня по колену.
— Так и должно быть, мистер Апшоу! Так и только так. Вы ничего не знаете обо мне и Поросенке Даффи, а история эта слишком длинная, чтобы пересказывать ее прямо сейчас, но он просто обязан говорить обо мне только хорошее.
— Он упомянул, что вы раз или два работали вместе.
— Он рассказывал о нашей последней встрече?
— Нет.
— Полагаю, об этом знает не так уж много людей, но после того как все закончилось, я предупредил, что сотру его в порошок, если он произнесет мое имя рядом со своим, — Шартелль вновь хлопнул меня по колену. — Так и сказал, как и должен был сказать один южный джентльмен другому.
— Даффи — из Чикаго.
— Появляясь в Новом Орлеане, он становится другим человеком. В Новом Орлеане он уверяет всех, что родился в Брю Бридж. А вы сами откуда, Апшоу?
— Из Фарго. Северная Дакота.
— Ну, окажись Поросенок в Фарго, он представлялся бы уроженцем Мэндена. Или Вэлли Сити.
— Вы знаете Северную Дакоту?
— Юноша, в этой стране чертовски мало мест, которых я не знаю. И если я называю вас «юноша», то лишь с тем, чтобы сознательно перейти на более простой язык, располагающий людей к откровенности и показывающий им, что я не слишком умен, а последнее, возможно, и соответствует действительности.
— Зовите меня Пит.
— Буду стараться.
— Пожалуй, налью себе еще виски.
— Как вам угодно. Так что там насчет Африки?
Я вновь отдал предпочтение «Джентльмену Виргинии».
— Даффи попросили организовать предвыборную кампанию вождя Санди Акомоло, желающего стать премьер-министром Альбертии, которая получит независимость в День труда[3].
— Кто такой вождь Акомоло?
— Он возглавляет вторую по численности партию Альбертии — национальную прогрессивную.
— Кто участвует в гонках?
— Четырнадцать партий, но считаться нужно только с двумя.
— Каким образом Поросенок впутался в это дело?
— Какао. «Какао Маркетинг Боард» стала его клиентом, и он провел обычную рекламную кампанию.
Шартелль кивнул.
— Слышал. В результате какао стали покупать больше.
— Это очень полезный продукт, — назидательно заметил я. — Так вот, вождь Акомоло входит в совет директоров «Какао Боард». На каком-то совещании он встретился с Даффи и обратился к нему за помощью.
Шартелль встал и снова подошел к окну.
— Ладно, начнем сначала. Каковы ставки?
— Очень высокие. В стране двадцать миллионов жителей, плюс-минус один или два миллиона. Одна из лучших на Западном побережье Африки. Есть нефть, добыча которой еще не началась, полезные ископаемые, крепкое сельское хозяйство, государственная машина, которая будет крутиться еще сотню лет без доильного завода. Англичане позаботились об этом.
— Кто будет считать голоса?
— Представитель королевы.
— Значит, тот, кто победит на этот раз, будет подсчитывать голоса на следующих выборах?
— Вероятно.
— То есть настоящими будут только первые выборы, потому что потом все будет предопределено.
— Вы, похоже, хорошо знакомы с африканской политикой.
— Нет, я знаком с политикой вообще. Эту науку я изучаю всю жизнь. В определенных кругах меня считают непререкаемым авторитетом, говорю об этом без ложной скромности.
— Я слышал, вы добились впечатляющих результатов.
— Сколько получит Даффи?
— Не так много, как вы думаете. На все отпущено пятьсот тысяч фунтов. Ваша доля, как я уже говорил, тридцать тысяч.
— А если вождь победит?
Я посмотрел в, потолок.
— Точно я не знаю. Скажем так, имеется молчаливое согласие на то, что ДДТ загребет под себя все: деловые консультации, рекламу, маркетинг, экономическое прогнозирование.
— А результат?
— Я пожал плечами.
— Полагаю, ежегодная прибыль составит двадцать миллионов.
— Долларов?
— Фунтов.
Шартелль хохотнул и покачал головой.
— Ну и ну! Поросенок подобрал себе кандидата-ниггера, который будет приносить ему двадцать миллионов в год, и просит о помощи.
— Он предупреждал, что вы так и скажете.
— Что именно?
— Кандидат-ниггер.
— Вас это нервирует?
— Не слишком, мистер Шартелль.
— Позвольте мне внести ясность.
— В смысле?
— Поросенку на это глубоко наплевать.
Тишина становилась все гуще. Я закурил привычную «Лаки Страйк», но дым пах прелой соломой, а Шартелль разглядывал меня с легкой улыбкой, как смотрят на пятнадцатилетнего подростка. И был прав: я сам не дал бы себе больше тринадцати.
— Послушайте, мы можем сидеть тут всю ночь и вы будете подкалывать Даффи, но я у него на жаловании, так что не обижайтесь, если я не буду вам подпевать.
Шартелль усмехнулся.
— Знаете, Пит, не стоит кипятиться из-за того, что я сказал ниггер.
— Я и не кипячусь.
— Знаете, юноша, я могу показать вам членские билеты Эн-Эй-Эй-Си-Пи и Си-Эр-И. Или благодарственные письма моих цветных друзей, активно участвующих в борьбе за гражданские права. Или, как южный джентльмен, могу сказать, что лучше других понимаю цветных, потому что вырос вместе с ними, как, собственно, оно и было, а свою старую цветную няньку я любил больше, чем кого бы то ни было. Я могу прямо сейчас представить вам доказательства, реальные доказательства того, что моя любовь к неграм безгранична, а закончить рассказом о том, как чуть было не женился на стройной азиатке, которую обхаживал в Чикаго, но она убежала с коммивояжером фирмы, продающей пожарные машины. Наверное, он нашел более веские аргументы, раз увел ее от меня. И я говорю «ниггер» только потому, что не могу слышать тех, кто пытается произнести ни-и-гро, а это слово застревает в горле, как рыбья кость. Говоря ниггер, я не вкладываю в это слово ничего обидного, потому что придерживаюсь теории расовых отношений Шартелля, созданной на основе многолетних взаимоотношений черных и белых и долгих часов учебы и раздумий. Как вы заметили, я по натуре человек общительный.
— Заметил.
— Так вот, теория Шартелля о гармоничных расовых отношениях простая и честная. Или мы должны дать ниггерам их права, причем не на словах, а действительное право на все, от голосования до прелюбодеяния, должны заставить их иметь эти права, подкрепить и поддержать их законом, суровым законом, следить за исполнением которого ФБР будет до тех пор, пока самый последний из ниггеров не станет равным протестанту англо-саксонского происхождения. Я не зря сказал «или». Или мы даем им право жениться на наших дочерях, если они у нас есть, и заботимся не только о том, чтобы они могли занять равное с нами положение в обществе и получить такое же образование, но и об их экономических правах, то есть предоставить им те же возможности и средства, которыми обладают белые в погоне за счастьем, дать возможность жить не в лачугах, а на респектабельных городских окраинах. Вот тогда они будут такими же, как вы, белокожие, с вашими крепкими моральными устоями, вашей христианской добродетелью и вашим драгоценным единством. Разумеется, они, пройдя этот путь, могут что-то потерять. К примеру, свою самобытную культуру, а это не пустяк. И я говорю: или мы делаем все это для них и они становятся такими же, как все, или, клянусь богом, мы должны загнать их в свинарники! — и кулак Шартелля с силой опустился на стол.