«Нас в Москве чуть больше тысячи. И от силы десять тысяч по всей стране. Мы — ничто, мы — жалкие крохи, и нас просто смахнут рукавом со стола. А потом накроют стол по новой».
Предаваясь невеселым размышлениям, Гусев прикончил бутылку и в задумчивости оглянулся на холодильник. Точно, допить — и баиньки. Если, конечно, эта гадина…
Гадина оказалась легка на помине. Среди чашек и тарелок обиженно тренькнуло.
Гусев встал, двумя пальцами ухватил трубку за огрызок антенны и выудил из раковины. Взял полотенце и тщательно протер. Нажал кнопку и хмуро, стараясь, чтобы голос получился совершенно лишенным выражения, сказал в микрофон:
— Зачем вы меня разбудили?
На другом конце линии раздался страдальческий вздох.
— Паша, как хорошо, что ты на месте! Выручай, старина! Кроме тебя…
— А-а, товарищ подполковник… Ну-ну.
Слышно было, как подполковник Ларионов, начальник близлежащего отделения милиции, угрызается совестью. Выражалось это в сопении и покашливании.
— Паша…
— Я вот что-то вспомнить не могу, кто это меня на днях вождем палачей обозвал? — вслух задумался Гусев.
— Да ты что! — деланно изумился Ларионов.
— Ты же знаешь, товарищ подполковник, я терпеть не могу, когда мне прямо так в глаза правду-матку режут.
— Паша, ну хватит, в самом деле…
— Мне правда глаза колет, понимаешь?
— Хорошо, я им скажу.
— И скажи.
— И скажу! Так скажу, присесть не смогут!
— Вот сейчас пойди и скажи. Этому, как его… Ну, летеха такой мордастый. С усами.
— Паша, можно я с тобой закончу, а потом сразу пойду и скажу ему?
Гусев усмехнулся в трубку.
— Он меня боится, — сообщил он заговорщическим шепотом. — Они все меня боятся. Слушай, подполковник, а ты меня боишься?
— Извини, не очень.
— Как же так?
— А я смелый. Отважный я. Слушай, Паш, тут у нас большая неприятность случилась. Выручи еще разок? Ну, пожалуйста.
— Опять твои психопаты арестованного забили?
— Если бы арестованного, я бы тебе не звонил.
— Ну а кого тогда?..
— Понимаешь… Мурашкин с пятого участка, прекрасный мужик, взял и застрелил одного урода. В состоянии аффекта застрелил.
— Ничего не понимаю, — удивился Гусев. — Ваша братия каждый божий день кого-нибудь застреливает в состоянии аффекта. И рисует в отчете самооборону. Напивается до состояния аффекта, а тут навстречу топает мирный гражданин в состоянии аффекта, и начинается самооборона из всех видов оружия… Странно, что вы друг друга еще не перезастреливали. Даром что пребываете в состоянии аффекта с утра до ночи…
Он мог бы долго еще распространяться на этот счет, но Ларионов его перебил.
— Паша, — сказал он. — Я тебя слушаю и балдею. Всю жизнь бы слушал. Позови какого-нибудь юношу из «Московского комсомольца», он с тобой потом гонораром поделится. Но мне действительно нужна твоя помощь.
— То есть этот прекрасный мужик, участковый Какашкин, не умеет писать и не может поэтому нарисовать в отчете самооборону.
— Да он в больнице! — рявкнул Ларионов.
— Почему? В какой?
— В Алексеевской, идиот!!!
Гусев задумался.
— Ничего себе… — пробормотал он. — Психушка, значит… Ладно, начальник, считай, я тебя простил. Докладывай обстановку.
— Докладываю, — согласился Ларионов. — Имеем два трупа…
— Ты же говорил…
— Нет, он еще и бабу одну грохнул.
— А-а, на почве ревности…
— Гусев, помолчи. Я же тебе докладываю. Имеется выбитая дверь, за ней два трупа, мужской и женский. Значит, женщина — хозяйка квартиры, мужчина — ее сожитель. Еще имеется девочка пяти лет, дочь хозяйки, живая, у нее глубокий шок, судя по всему, имело место изнасилование.
Гусев хотел было ляпнуть: «Хорошо погулял участковый Какашкин!», но быстро прикусил язык. Он уже догадался, что к чему. Случай был в каком-то смысле типовой.
Наверное, каждый выбраковщик прошел через это — на твоих глазах некто отвратительный совершает нечто ужасное. И в этот момент тебе впервые в жизни по-настоящему «сносит башню». Вот почему уполномоченным АСБ не положено настоящее оружие. Только уродливый пневматический игольник — автоматический пистолет, который стреляет иголками с парализатором мгновенного действия. Кстати, побочный эффект этой мгновенности — адская боль. Малость химики перемудрили — наверное, у них тоже были личные счеты с врагами народа.