«Так почему бы не войти в него? Это тот случай, который тебе нравится. Вам предстоит кое-что выяснить. Это не какой-то придурок, сидящий на кухне с банкой Schlitz на коленях и ожидающий, когда копы его арестуют».
«Я не хочу связываться с кем-то, кто пытается выполнять работу», — сказал Лукас. Он яростно тер старый шрам, бежавший по его лбу через бровь к щеке. Это был крупный мужчина, широкоплечий, смуглолицый, почти индейский, но с небесно-голубыми глазами. Он беспокойно ерзал на стуле, словно тот мог сломаться под его тяжестью. «Кроме того, знание ее предков усложняет задачу. Сбивает меня с центра. Мне становится плохо».
— О, чушь собачья, — сказал Уэзер. — Ты хандришь, ища сочувствия. Может быть, тебе стоит позвонить как-ее-имя. Она, вероятно, проявит к вам некоторое сочувствие.
Лукас намеренно неправильно понял ссылку на «как-ее-имя». «Или горшок. Если бы она не проявила ко мне сочувствия, она могла бы дать мне горшок».
Голос Уэзер стал угрожающе тихим. — Я не это имел в виду .
Конечно, она этого не сделала, но Лукас тоже мог играть в эту игру. — О, — сказал он и попробовал свою очаровательную улыбку. Но его очаровательная улыбка почти никогда не исчезала: его глаза могли быть очаровательными, но его улыбка только заставляла его смотреть сурово.
Романтические отношения были как шестеренки в старых карманных часах, подумал Лукас, глядя через стол на Уэзер. Они постоянно вращались, одни шестерни маленькие и быстрые, другие больше и медленнее. Самое важное в его жизни, его отношения с Уэзером, лениво переходили к чему-то серьезному.
Когда-то они собирались пожениться, но это рухнуло, когда Везер был взят в заложники сумасшедшим байкером из-за дела, над которым работал Лукас. Там была засада, и байкер был убит. Погода была. . . ушел прочь; оставила свое свадебное платье висеть в шкафу в спальне Лукаса. Они были в разлуке несколько лет, а теперь снова встретились. Они были в постели уже два месяца, но ничего не было сказано. Пока никаких окончательных обязательств, никаких ультиматумов или «надо поговорить». Но если что-то пойдет не так снова, это будет конец. Теперь о пересмотре переговоров не могло быть и речи, если бы произошел еще один срыв. . . .
Лукас любил женщин. Большинству из них, за некоторым исключением, он нравился в ответ. Достаточно, чтобы он нравился ему достаточно, чтобы заставить вращаться пару шестерен одновременно. Прошлым летом у него была быстрая и приятная интрижка с гончаром. Примерно в то же время его старая подружка из колледжа переживала разрыв своего многолетнего брака, и он снова начал с ней разговаривать. Это не закончилось. Не было ни свиданий, ни секса, ничего, кроме разговоров. Но Кэтрин была той шестерней, которая больше всего беспокоила Уэзер.
Лукас продолжал говорить ей, что не о чем беспокоиться. Он и Кэтрин были друзьями, давным-давно. Старые друзья. «Старые друзья беспокоят меня больше, чем новые гончары, — сказал Уэзер. — Кроме того, горшечник — ребенок. Ты не мог долго встречаться с ребенком».
Гончар был на восемь лет моложе Уэзера, чей детский будильник гудел теперь, как Биг-Бен.
Подошла официантка с мартини — тремя оливками, — и Лукас повернулся к реке. — О, чувак, посмотри на это.
Погода выглядела так: семнадцати- или восемнадцатифутовая открытая рыбацкая лодка Лунда с пыхтением проплывала мимо, двое пассажиров согнулись от дождя. — Они уходят , — сказал Уэзер.
— Рыбаки судака, — сказал Лукас. «Они все сумасшедшие, чем мышь из дерьмовой помойки. Или это будут мыши?
— Я думаю, мыши. Она криво улыбнулась из-под своего крючковатого носа, но глаза ее стали серьезными, и она сказала: — Так почему бы нам не забеременеть?
Лукас чуть не подавился оливкой. "Какой?"
«Мне будет тридцать девять», — сказала она. «Еще не поздно, но мы спешим».
— Ну, я просто… . ».
— Подумай об этом, — сказала она. «Никаких эмоциональных обязательств не требуется, пока я оплодотворен».
Губы Лукаса судорожно шевелились, он не мог произнести ни слова, пока не понял, что она его дразнит. Он лопнул вторую оливку и прожевал. «Ты единственный человек, который может сделать это, потяни мою цепь таким образом».
— Лукас, каждая женщина, которую ты знаешь, дергает тебя за цепь, — сказал Уэзер. «Титси вытаскивает его примерно раз в три минуты».
Титси была Марси Шерил, полицейским из отдела убийств. Женщина с прекрасной фигурой, подумал Лукас, заслуживает более достойного прозвища, чем Титси. — Но я всегда вижу, как она приближается, — сказал он. — Я знаю, когда она это делает.
«Кроме того, я дергал твою цепь только в последней части», — сказал Уэзер. «Если ты не собираешься ничего делать с Фотокоролевой, я думаю, нам следует начать работать над некоторыми детьми».
Королевой фотографии была Кэтрин. — Кэтрин и я. . . друзья, — сказал Лукас. «Честно перед Богом. Она бы тебе понравилась, если бы ты дал ей шанс.
«Я не хочу, чтобы у нее был шанс. У нее был шанс.
— Так смотри, — сказал он, хлопая руками. «У меня нет проблем с ребенком. Если вы хотите получить . . ».
«Если ты скажешь «булочка в духовке» или что-то в этом роде, клянусь Богом, я налью тебе на колени бокал вина».
Лукас отклонился: . . если ты хочешь забеременеть, мы можем что-нибудь придумать».
— Значит, решено.
"Конечно. Что бы ни."
«Что это за дерьмо ? Что это . . ».