В качестве отступления должен заметить, что к концу 1970-х годов исписавшийся поэт стал специализироваться на писании доносов. В произведениях более даровитых собратьев по перу он выискивал якобы "антисоветские", "сионистские", "русофобские" вылазки и строчил доносы в инстанции. Некоторую известность получило его письмо в ЦК КПСС по поводу альманаха "Метрополь". Невозможность опубликовать альманах на родине побудила составителей и авторов перекинуть его "за бугор", где он и был издан. Эта дерзать дорого обошлась участникам сборника: пошли проработки, исключения из Союза Писателей, расторжение издательских договоров... Однако Куняеву этого показалось мало. "Разоблачая" сионистскую сущность альманаха, он требовал от партийных держиморд еще более суровых кар. Теперь С. Куняев выдает эту свою деятельность чуть ли не за диссидентскую, за которую он якобы "пострадал". Об этом выспренно и лживо написано в его "мемуарах" под пышным названием: "Поэзия. Судьба. Россия". * "Пострадал" же он так сильно, что вскоре был назначен главным редактором журнала "Наш современник" (взамен Сергея Викулова, слишком топорно проводившего "патриотическую" линию), в каковой должности и пребывает до сих пор.
______________ * Москва, изд-во "Наш современник", 2001, т.1-2.
Так вот, в "Литературной газете", не боявшейся разносить в пух и прах министров, академиков, функционеров самых высоких рангов, Станислав Куняев был неприкасаем. Такую линию проводил возглавлявший газету Двуликий Янус. По-видимому, собственное еврейское происхождение, отягощаемое заметным сгущением евреев в составе редакции, заставляло его быть особенно чувствительным к обвинениям в "сионизме".
Суть проводимой им линии мне была ясна не только теоретически, но и проверена на практике. Мои предыдущие попытки заинтересовать ЛГ и самого А.Б. Чаковского критическими материалами не сводились только к иронической реплике о Куняеве.
И вдруг в этом мутном царстве блеснул тусклый лучик света. В ЛГ (в первой половине!) появилась вполне казенная, но примечательная в данном контексте статья, которая давала зацепку. Она и побудила меня снова обратиться к А.Б. Чаковскому.
5.
Главному редактору "Литературной газеты" А.Б. Чаковскому.
Уважаемый Александр Борисович!
Я с удовлетворением прочитал в "Литературной газете" от 5 декабря сего года статью за подписью Литератор * "Критика: своеволие и своеобразие", а точнее, ту часть ее, в которой рассматривается статья Д. Жукова "Биография биографии" ("Наш современник", №№ 9, 11, 1979).
______________ * За подписью Литератор в ЛГ публиковались статьи "установочного" характера. Надо полагать, они до последней запятой согласовывались в высших партийных инстанциях, а, возможно, оттуда и поступали.
Мне, правда, не совсем ясно, почему критикуемый "мотив" этой статьи Литератор называет "побочным". Именно этот мотив и является главным в статье Д. Жукова, ибо он воплощает в себе те идейные позиции, на каких стоит автор. Литератор обращает внимание на содержащиеся в критикуемой статье "намеки на некие "силы", якобы поощряющие "использование... замечательных творений прошлого в своих разрушительных целях", намеки, которые призваны, естественно, создать у читателей впечатление, что именно Д. Жуков, и только он один, отважно выходит в бой за попранное классическое наследие". Литератор правильно указывает на бездоказательное третирование Д. Жуковым некоторых видных писателей, чьим творчеством наша литература по праву гордится. В первую очередь это относится к историческим романам Ю. Тынянова, давно ставшим классикой. Однако в этом третировании есть своя логика. Чтобы понять ее, надо об-ратить внимание и на то, что осталось вне поля зрения Литератора, а именно, на те произведения, которые Д. Жуков превозносит в противовес Тынянову. Восхваление книг Ю. Лощица ["Гончаров"] и О. Михайлова ["Суворов", "Державин"] - неотъемлемое звено той логической цепи, которой Д. Жуков пытается полностью изничтожить Ю. Тынянова и частично - С. Аверинцева. "Идея" Д. Жукова состоит в том, чтобы сбить устоявшиеся критерии оценок: лучшие произведения сбросить с пьедестала, на который их поставил самый строгий и беспристрастный судья - время, а на их место поставить скороспелые поделки, авторы которых отстаивают идейные позиции, чуждые не только советской, но и русской классической, и мировой литературе, но зато идентичные с позициями самого Д. Жукова. Надо не пожалеть времени и прочитать малоинтересные книги "Гончаров" Ю. Лощица и "Державин" О. Михайлова, чтобы увидеть, что они пропитаны дремучим национализмом (с акцентом в антисемитизм) и замешаны на патологическом страхе перед прогрессом, будь то социальный или научно-технический прогресс. Авторы обеих книг, особенно Ю. Лощиц, с "пониманием" относятся к беззаконию и произволу царизма, восхищаются обломовщиной, поносят железные дроги, в освободительном движении им мерещатся "масонские заговоры" и прочая "бесовщина", а Д. Жуков именует все это "знанием исторического процесса, избавленным от заблуждений прошлого века". Стоя на подобных позициях, нельзя не признать заблуждением исторический оптимизм Ю. Тынянова, отдававшего свои симпатии борцам за свободу, против крепостничества и произвола. Еще более откровенно крайне шовинистические взгляды Д. Жукова выражены в его статье "Из глубины тысячелетий" (рецензия на научный труд Н.Р. Гусевой "Индуизм", "Новый мир", № 4, 1979). В этой рецензии Д. Жуков выдает за последнее слово науки фашистскую теорию превосходства арийцев, якобы создавших основные культурные ценности человечества, над всеми другими народами и расами. Единственная поправка, которую Д. Жуков вносит в эту теорию, состоит в том, что он объявляет арийцев... славянским (!) племенем. Вряд ли надо объяснять, что эта поправка наполнена чудовищными искажениями научных данных и о славянах, и об арийцах, и о многом другом. По поводу указанной статьи Д. Жукова еще в мае этого года я послал в "Новый мир", на имя главного редактора С.С. Наровчатова, ироничное Открытое письмо, а, убедившись, что против своей же публикации журнал выступать не желает, переадресовал его в Вашу газету. Однако редакция переслала мое Открытое письмо в ... "Новый мир". После вторичного обращения в редакцию с настойчивой просьбой не отфутболивать мою рукопись, а рассмотреть ее с точки зрения содержания и формы, после долгого телефонного разговора с работником редакции В. Помазневой (она выражала неудовольствие формой моего Письма, уверяя, что в нем "нельзя ничего понять", на что я отвечал готовностью переделать Открытое письмо в статью, фельетон и т.п., но она возражала и против этого) я получил, наконец, ответ за подписью члена редколлегии Ф. Чапчахова.
"Вы профессиональный литератор, -- писал мне т. Чапчахов, -- поэтому, очевидно, понимаете, что у редакции не может быть никаких претензий к Вам со стороны именно "формы" Вашего материала. Дело как раз в ином - в содержании спора, который Вы ведете с "Новым миром".".
После этого, казалось бы, должен был следовать разбор содержания моего Открытого письма, но Ф. Чапчахов ограничился лишь уведомлением, что "выступать в роли третейского судьи в затеянной Вами полемике редакция "Литературной газеты" не будет".
Так я имел удовольствие узнать, что выступать против фашистской идеологии значит - "затеять полемику" и что отказ опубликовать мои возражения диктуется нежеланием быть третейским судьей. А я-то полагал, что такой отказ свидетельствует как раз о том, что т. Чапчахов именно взял на себя роль такого судьи, причем осудил меня и встал на сторону Д. Жукова.
Менее всего я хотел бы, чтобы это мое письмо рассматривалось как "жалоба" на кого бы то ни было. Я далек от того, чтобы сводить личные счеты, тем более с таким симпатичным человеком, как Ф. Чапчахов. Если я затронул историю нашего небольшого конфликта, то лишь затем, чтобы показать, что я давно уже бью тревогу по поводу некоторых идей, публикуемых Д. Жуковым, но до сих пор мой голос не был услышан, в частности, и "Литературной газетой". Ведь если бы мое Открытое письмо объемом шесть машинописных страниц было опубликовано, то "обширная", как выражается Литератор (я бы сказал - более чем обширная) статья Д. Жукова "Биография биографии" вряд ли могла бы увидеть свет в таком виде, в каком она написана.