17 августа, пятница. Все время отвлекался на передачи, связанные с 10-летием ГКЧП. Сейчас сама правда ГКЧП уже вроде никому не мешает. Поэтому по телевидению идут поразительные подробности.
Неожиданно достаточно убедительным оказался Янаев и, как всегда, умен и аргументирован бывший премьер Павлов. У людей было стремление спасти Родину, т. е. оставить ее народу веру в будущее, в будущее их детей, в то, что нужно для обычной, может быть, даже и мещанской, жизни, жизни без излишеств. Но здесь на пути встает Горбачев, который в этих передачах предстает как личность мерзейшая. Самое худшее, крестьянское лавирование и осторожность сложились с элитным образованием, которого он, в общем-то, так и не получил: полудурость-полуловкость. Возникли и новые обстоятельства вокруг “Альфы”, защиты Белого дома, вокруг личности Хасбулатова, выманивания Горбачева из Крыма и проч. и проч.
19 августа, воскресенье. Поздно вечером, почти ночью, для “Труда”:
“Случилось невероятное, мы все же дважды, как в реку, вошли в одну и ту же историю. В связи с десятилетием так называемого августовского путча все каналы телевидения показали свои версии. Это все равно, как если бы к десятилетию Октября появился не только один фильм Эйзенштейна, уже художественно отточенная и неколебимая версия, а заговорили все участники событий. Точка зрения Николая Второго, точка зрения Троцкого, точка зрения императора Вильгельма, и еще здесь же баламут Распутин слушает красавчика и убийцу Феликса Юсупова. Я уже не говорю здесь о В. И. Л. Что-то подобное произошло сейчас, и зритель вынес свое суждение. От зрителя первой трети века наш зритель отличается тем, что уже не следит за версиями — версию каждый комментатор и каждый телевизионный герой придумывает себе удобную и выгодную, — зритель следит за людьми! Какое, оказывается, большое количество врунов и карьеристов сопровождало это историческое событие. Возьмем, например, знаменитого Павла Грачева, который до последней минуты играл сразу за две команды и лишь очень изысканным маневром сумел и советскую присягу вроде соблюсти, и капитал у Ельцина приобрести. А наш первый и единственный президент СССР, которого мы выбрали себе на гибель! Как малодушен, как труслив, как суетлив и ничтожен. Здесь просматривается аналогия с уже упомянутым царем Николаем, который подписал отречение, желая счастья своему народу. А этот вернулся, всех предав и оказавшись всеми преданным, в Москву из форосского курортного плена! Бедный, ни о чем не ведающий президент! Нашел время отдыхать! И потом, заметили ли, с каким сожалением персонажи говорят, что не хотели разрушать СССР? Однако разрушили, чтобы кататься на “мерседесах”. Кусок же оказался таким, что не прожевать. А счастья у народа, чью кровь ни один из высокопоставленных начальников не хотел проливать, нет. Но начальники при деле. Ни такой роскоши, ни такой безответственности, ни такой семейственности предыдущий режим никогда и никому не позволял. Радетели за народ определенно выиграли. Выиграло ли телевидение? Телевидение битву за десятилетие путча, безусловно, проиграло по всем фронтам и на всех каналах, но в соответствии с правдой времени делает вид, что выиграло”.
21 августа, вторник. До удивления наши мысли — меня, неимущего человека, и Алексея Васильевича, одного из богатейших людей России, — сходятся. Я вижу в сегодняшней КПРФ, хотя бы в ее большевистской основе, некий социальный и справедливый стимул первого христианства. Наши первые большевики и социалисты — это были люди аскезы, фанатики. Потом аскеза ушла, ушел фанатизм, и следующее поколение стало устраиваться в жизни, хотя социальную струну общества они, в соответствии с учением, держали. Другое дело, что совершенно исчезла морально-нравственная компонента. Социализм и даже коммунизм значительны, когда рядом существует Церковь, когда есть какие-то проходы, по которым функционируют эти идеи справедливости, социального равенства. Потом партийная компонента задавила и придавила Церковь, и она стала чувствовать себя лишь частью государства, не более. И это психология самой Церкви, которой надо бы сейчас все брать в свои руки.
Тут я вспомнил одно свое раннее интервью, которое давал еще до начала перестройки, когда только что стал членом Московского комитета партии. Старший преподаватель Литературного института, член МК. Парадоксально, что рекомендовал меня туда Евгений Юрьевич Сидоров, по крайней мере, с ним советовались. Так вот, тогда я в интервью как бы потребовал свободы слова для коммунистов, т. е. на интуитивном уровне мысль о соединении этих двух начал, будоражащих нашу страну, мне тогда уже была ясна.