— А вот так. Очень просто. Понимаешь, — пустилась в объяснения Молли, — если человек собой ничего не представляет, то, как правило, он стремится выместить раздражение на окружающих.
— Не представляет?
— Ну разумеется! Кто такая Кортни без своего босса? Приложение. К его деятельности, к его успехам, к его авторитету. Просто она слишком высоко задрала нос. Общайся с ней по работе, но все ее высокомерные намеки пропускай мимо ушей.
— Это бывает нелегко. — Робин печально улыбнулась.
— Годы тренировок — и у тебя все получится! — Молли ободряюще улыбнулась приятельнице.
Робин почувствовала, как у нее внезапно похолодело под ложечкой. Годы?.. Какие, к черту, годы?! Она ведь не может провести на этой работе такое количество времени. Посвятить остаток жизни заказам канцелярских товаров, питьевой воды и обработке миллионов факсовых и электронных сообщений?..
Это как-то не внушало оптимизма. И ни разу не вдохновляло. Хотя прежде Робин никогда не рассматривала свою работу в подобном ключе.
— Ты что-то совсем не ешь, — посочувствовала Молли, глядя на растекающийся по фольге майонез.
Робин пожала плечами.
— Кусок в горло не лезет.
— Это непорядок, — нахмурилась Молли.
— А хочешь, забирай их себе? Давай, с чаем! — внезапно осенило Робин. — Вряд ли я до окончания ланча смогу с ними расправиться.
— Дорогая, это лучшее предложение за сегодняшний день! Не считая предложения от Унылого Гарри отметить окончание рабочего дня в новой пиццерии. Я вряд ли смогу вырваться в ресторанчик на ланч, а перекусывать шоколадками из автомата — безрассудство и пренебрежение по отношению к коже. Спасибо за твое предложение! Но, может быть, мы все-таки честно поделим пополам твои бутерброды?
Робин отрицательно покачала головой.
Голова гудела и была тяжелой. В горле не то скребло, не то першило. Как следует пошарив в ящиках своего рабочего стола, Робин отыскала там початую упаковку леденцов от кашля. Рассасывая пастилку с апельсиновым вкусом, она почувствовала временное облегчение в дыхательных путях, зато голову с готовностью принялся стискивать невидимый жестяной обруч. Робин застонала, сжав голову руками еще сильнее.
Наконец она не выдержала, сняла трубку телефона и набрала местный номер Кортни.
— Кортни, это я. Послушай… Дело в том, что я ужасно себя чувствую. Просто отвратительно.
— Ах, бедняжка, — сочувственно отозвалась Кортни. — Что, если ты переела сандвичей за обедом?
— В том-то и дело. Я даже хлебной корочки проглотить не смогла. Горло болит просто ужасно. Ты не станешь сильно возражать, если я пойду домой?
— К врачу, — поправила ее Кортни, — ты хотела сказать — «к врачу», не так ли? Не хватало еще, чтобы секретарь, которая встречает всех посетителей на входе в корпорацию, стала источником заразы.
— Ну конечно, к врачу, — поспешила согласиться Робин.
— Не забудь известить меня о диагнозе. И о том, когда ты вновь сможешь очутиться на своем рабочем месте…
— Само собой. Разумеется, — торопливо сказала Робин, которой не терпелось оказаться в такси, а чуть позже — и в прохладной, свежей, душистой постели под мягким теплым одеялом. Закрыть глаза и заснуть, забыться. А после пробуждения огромная кружка чая с медом и лимоном поможет ей прийти в себя, Робин была просто уверена в этом.
3
Стрелки на маленьких изящных часиках Робин показывали пятнадцать минут третьего, когда она открыла дверь и вошла в квартиру. Она не стала зажигать свет в прихожей, опасаясь, что он ударит по глазам, резь в которых и так доставила Робин немало неприятных минут во время поездки в такси… Робин сегодня не взяла с собой солнцезащитные очки. А день выдался погожим… Сделав шаг в сумерках, вешая кардиган на плечики, Робин внезапно споткнулась обо что-то.
Обычно в прихожей у Робин и Джима всегда царил идеальный порядок. Обувь убиралась в специальный высокий шкафчик, зонты стояли в специальной подставке… Ах да, и ведь Робин сегодня уходила из дома последней. А она ничего такого не оставляла — ни совка, ни губки для обуви… Ничего, обо что можно было бы споткнуться, вернувшись домой.
Глаза Робин милосердно дали ей передышку от боли. К тому же она уже привыкла к потемкам прихожей после яркого солнечного света на улице. Она опустилась на корточки и протянула руку к темнеющему на полу предмету.
Это была женская туфелька. Вернее, босоножка. Изящный ремешок, открытый мысок, фантастической высоты каблук. Набойка, впрочем, была почти стерта, зато на переплетающихся ремешках в изобилии блестели дешевые стразы.
У Робин никогда не было такой обуви (а может, зря?..).
Вторая босоножка стояла у стены. А рядом с ней…
Рядом с ней были ботинки Джима.
— Что за черт?! — вслух произнесла Робин.
Словно в ответ на ее слова из глубины квартиры донесся сладкий и протяжный стон.
Этот стон давал очень мало возможностей относительно своего толкования.
Тем более почти сразу же за первым стоном последовал второй, еще более громкий и страстный.
Стонала женщина.
Теперь она стонала не переставая.
— А-а-а… О! Господи… Боже… О-о-о! Ах!.. Джим… Да! Да! Да, еще, еще, еще!.. А-а-а…
Оцепенев, с замиранием сердца, с полным отсутствием мыслей Робин стояла в коридоре, держа в руке пошлую розовую босоножку. Она понятия не имела, что ей делать. И имеет ли смысл вообще что-то сейчас делать.
Стоны дополнились глухими звуками, словно что-то тяжелое бухало в стену (соседям на радость!). Словно кровать или диван ритмичными движениями вбивались в обои… Наверное, останется отпечаток, подумала Робин и почувствовала, что к ней вернулось сердцебиение. Сердце теперь колотилось в бешеном ритме, грозя выпрыгнуть из груди, так что Робин на всякий случай решила не открывать рот.
— О, Джим! Да, да, еще, еще, еще… А-а-а-а-а… О… А! А! А! А!
Это уже слишком, свирепо подумала Робин, решительно сбрасывая с себя оцепенение.
Что это, черт возьми, за шутки?
А может…
Может, это у соседей? Нет, правда. Они открыли у себя окно, никого не стесняясь, Робин оставила у себя открытой форточку… Соседи точно так же могли вколачивать свою тахту в их с Джимом стенку.
К сожалению или к счастью, но у Робин был лишь один способ выяснить это наверняка.
Она толкнула дверь в спальню…
К чему-то подобному, к похожему зрелищу Робин была готова. Но увиденное все равно шокировало ее и возмутило, возмутило до глубины души…
Их «супружеская» с Джимом постель поскрипывала и даже чуть шаталась. Подушки и одеяло были скомканы и сброшены на пол. Простыня была измята так, что практически не прикрывала матрас.
На обнаженном теле Джима, почти полностью поросшем густыми темными волосками, прыгала, извивалась и при этом визжала какая-то девица с волосами цвета выгоревшей соломы.
Темп ее движений все ускорялся. Джим помогал в этом своей партнерше, активно двигая бедрами и чуть ли не подбрасывая ее в воздух. Девица то запрокидывала голову, то, задыхаясь от восторга, прижималась к груди Джима.
— Да! Да! А-а-а! Боже, еще, еще, еще…
Робин не нашла ничего лучше, не придумала ничего остроумнее, кроме как громко уточнить:
— Еще? А может, все-таки хватит?
Девица скорчилась на Джиме и замерла, словно была резиновым шариком, из которого иголка голоса Робин выпустила весь воздух.
Джим, напротив, рывком выпрямился:
— А… О дьявол. Дорогая… но что ты здесь делаешь?
— Это что ты здесь делаешь?! — завопила Робин.
Она кинулась к кровати, по дороге подобрав подушку.
Подушка врезалась в голову соломенной блондинки. Блондинка жалобно пискнула и чуть не свалилась с кровати. Джиму удалось чудом увернуться.
— Одевайтесь! Оба! Немедленно! — в ярости выкрикивала Робин.
Ярость, доселе невиданная, бурлила и клокотала в ней, требуя хотя бы частичного выхода. Робин напрочь забыла о том, что у нее болит горло, что она с трудом смотрит на солнечный свет.