— Скипидар в жопе играет? И у тебя, и твоей прима-маринки? — нежно проводя кисточкой по его скулам, продолжала гримерша. Лялечка была гением своего дела, ей было все можно — и она это знала. Ее любимой присказкой было: «Актеров много, а вы попробуйте их морды пригодными для глаза зрителя сделать»… Так что кто был главный, Лялечка давала понять достаточно быстро. Но никто другой и не мог так здорово крокодила в ангела превратить.
Но самое интересное заключалось в том, что те, кто не смог найти общий язык с этой дамой и чересчур болезненно реагировал на ее ненормативную лексику, запах табака и не аристократические манеры, как-то быстро уходили… Не приживались. Равно и те, кто пытался перед гримершей строить звезд Вселенной…
Владимиру же Лялечка нравилась. Хотя он сам не ругался, за своей речью и манерами следил тщательно, не любил, когда выражались другие — особенно молодые актрисы, у которых мат заменял нормальные слова. Но этой бегемотихе было можно. Как-то получалось у нее и в тему, и не обидно, и крайне выразительно…
— Твою нехорошо! — рявкнула Лялечка у него над ухом, и Владимир, наконец, послушался. — Замри, сказала!
— Лютует? — приоткрыла дверь гримерки Марина, уже уложенная, накрашенная, в длинном платье с высокой талией. Вся в буклях и в белом.
Владимир обернулся, чтобы поприветствовать ее — и кисточка попала-таки ему в глаз. Оскользью, но неприятно.
— А я предупреждала! — голос у Лялечки стал счастливым. — Не моргай, говорю, размажешь!
Она аккуратно промокнула салфеткой заслезившийся глаз. Мат смешался с клубами дыма… Красота!
— Я только хотела сказать, — наконец смогла вставить слова Марина, — что из приглашенных гостей не будет гитаристов. Павел сказал, что они уехали куда-то «на чёс», извинялся.
— Чёс — это что?
— Как я поняла, это что-то типа гастролей, только с большим количеством выступлений.
— Понятно. И что?
— Вместо гитаристов появится сестра Павла с супругом. Елена, про которую нам рассказывали. А знаешь, кто у нее муж?
— Волшебник, — пробурчал Владимир.
— Нет, дипломат. Какая-то важная шишка в посольстве во Вьетнаме. Они сейчас в отпуске в стране. Павел спрашивал, не против ли мы с тобой, что будет такая замена…
— Какой вежливый! — громогласно объявила Лялечка, отступая назад и любуясь на дело рук своих. — Эх, Володя! И зачем ты такой красивый? Нет, актер таким быть не должен, иначе гримеры зачем… Без хлеба останемся.
— Будете старить и шрамы рисовать, — ответил Владимир уныло. Он не любил замечаний о своей внешности. Ему все казалось, что отбирают его не за талант, а из-за внешних данных. «Безукоризненная лепка скул», будь она неладна…
— Не кокетничай, тебе не идет… Так, смотри внимательно: все нравится? Всем доволен?
Он кивнул, и Лялечка величественно удалилась.
Марина исчезла еще раньше, и он остался, наконец, один. В огромном зеркале отражался мужчина. Красивые черты лица, серые холодные глаза… Серый фрак, кипенно-белый шейный платок. Только в этом отражении он пока не мог разглядеть Александра Андреевича Чацкого — в этот вечер давали «Горе от ума». Пока он видел лишь актера Зубова, который никак не мог успокоиться.
Однако сделать это было необходимо. Нет ничего хуже, чем выходить на сцену, когда тебя захлестывают собственные эмоции. Настоящие, реальные чувства, выплеснувшиеся на зрителя во время спектакля — это некрасиво. Страсть, что обуревает тебя на самом деле, страсть, которую ты не в силах обуздать и скрыть — это гибельно для действа. Почему? Да потому, что все настоящее выглядит на театральной сцене ненатурально. Явным перебором.
Он несколько раз глубоко вздохнул, приказывая себе успокоиться. Он же не мальчишка, чтобы так реагировать. Так нельзя… Надо всмотреться в зеркало и найти там, в своих отражениях Чацкого — русского аристократа, умного, наблюдательного, язвительного. Человека, который посчитал, что его ум и превосходство над остальными дает право поучать всех и насмешничать. И делать это безнаказанно… А так, увы, не бывает. Так что «карету мне, карету…».
Прозвенел звонок. Потом еще и еще. Он вышел из гримерки и отправился на сцену, чтобы прожить чужую жизнь. Прожить ее так, чтобы все поверили, что все взаправду: и его любовь, и его метания, и его «горе от ума».
Этим же вечером в театр выбрались приглашенные Туры в полном составе. Прибыли они впятером: собственно Тереза, ее муж Александр. Дядя Павел. Тетя Елена и ее супруг — дипломат. Все, за исключением Александра, пребывали в благодушии, а вот муж Терезы был крайне раздражен и скептически настроен: