Сама она в последнее время не могла заснуть — если спала, то странными урывками. Не могла писать — слова в текст не складывались… Не могла думать. Она чувствовала отголосок своей вины, свою увлеченность этим человеком. Тереза ловила себя на мысли, что в общении с мужчиной для нее стал возможен вариант, когда ее внимательно слушают — потому что она интересна. Заботятся о ней — потому что она потеряла перчатки — и не занудствуют по поводу ее безалаберности. Хохочут над ее сыновьями, а не ругаются с ними по поводу и без. Получается, что жизнь можно было прожить и по-другому. Хуже… лучше… неважно. Но по-другому.
Когда у Терезы начали наконец слипаться глаза, за окном стало светлеть. Неотвратимо приближалась столица. И почему она всегда ездит в Москву ночными поездами — при том, что это никак не оправдано? Неудобно, выматывает, добраться можно значительно быстрее — а гляди-ка, привычка!
Она выползла на перрон в шесть утра, раздавленная свинцовыми мыслями и бессонной ночью.
— Доброе утро, Тереза Ивановна, — раздался знакомый голос.
Она помотала головой, в первую секунду испугавшись, что он ей уже мерещится. Не помогло. Владимир действительно находился на перроне перед вагоном и держал в руках роскошный букет цветов. Это были ее любимые кремовые розы.
«Угадал? Узнал?», — забилась в голове непрошеная мысль.
— Здравствуйте, Владимир Александрович! — ей ничего не оставалось, как поздороваться с ним. — Какими судьбами?
— Да вот узнал, что вы приезжаете, и решил встретить…
«Убью секретаршу, — подумала Тереза. — Замечательно: лицо у меня пылает, руки трясутся. Красота!»
— Вы позволите? — он протянул руку, чтобы взять у нее сумку.
— Да, спасибо, — она рассеянно отдала ему вещи и забрала букет. Привычно прижалась к цветам лицом — он с таким вниманием посмотрел на это, что она смутилась.
— Куда изволите? — шутливо поклонился он. — Вас везти на тот же адрес, к Патриаршим прудам?
— Да, я планировала остановиться у Лены. Помните мою родственницу, она еще с супругом приходили к вам на спектакль? Они отбыли во Вьетнам, но ключ мне оставили, как обычно. Знают, что я гостиниц не люблю.
— Отлично, — они подошли к его машине. Владимир поставил сумку на заднее сидение, открыл перед ней дверь. Тереза оказалась так близко… Слишком близко. Невозможно близко. Он вдохнул запах теплой кожи, горьковатых духов… и не удержался. Все благие намерения, в существовании которых он столь усердно себя убеждал, оказались забыты и отброшены. Владимир взял ее за плечи, притянул к себе:
— Я скучал, — выдохнул он и прижался к ее губам. Все заволокло туманом. Время на площади у Трех вокзалов милосердно замедлило свой бег… К сожалению, не застыло навечно — так не бывает.
Они очнулись разом, словно вынырнули из-под толщи воды. Оглушенные, потерявшие ориентиры в пространстве времени, не понимающие, что делать дальше.
Владимир осознавал, что получилось глупо — он не планировал этой вспышки, но ему стало не по себе, когда он увидел панику, заплескавшуюся в глазах Терезы. Так смотрят в глубину пропасти, когда летят туда, вниз, когда с каждой секундой увеличивается скорость падения…
— Садитесь в машину, — сгорая от неловкости, немного резко сказал он и открыл перед ней переднюю дверь машины. Владимир внезапно испугался, вдруг Тереза побежит от него прочь.
Они молча ехали по московским проспектам. Зубов ожидал сцены, гневных восклицаний, едко-ироничных отповедей. Но Тереза сидела, сжимая розы неподвижными пальцами, и смотрела в окно. Через несколько перекрестков он не выдержал молчания, остановил машину на обочине, схватил ее руки в свои — они, конечно же, были ледяными, — и стал целовать:
— Поедем ко мне. Пожалуйста.
Да что такое! На самом деле ему хотелось ее успокоить, приободрить. Может быть, попросить прощения — понять бы еще за что… Но вырвалось это. И получилось как-то не очень.
Она помолчала, а потом спокойно произнесла:
— Откройте, пожалуйста, двери, Владимир Александрович.
— Тереза!..
— Будьте так добры, — отвернулась она, пытливо разглядывая что-то в окне.
— Тереза, давай поговорим.
— К сожалению, говорить нам не о чем. Хорошего вам дня.
Он нажал кнопку, и двери разблокировались.
— Но ты не можешь отрицать, — закричал он, пока она забирала сумку с заднего сидения, — что между нами что-то происходит! Не придумал же я все это сам!
— Нет, — она вдруг посмотрела ему в лицо, — не придумал. И нет, я ничего отрицать не буду. Вопрос в другом — как теперь мне с этим жить.